приносить, если не муж? Новая квартира – ах, Господи ты Боже мой, четыре стены, и мебель современная, бездушная, трогаешь пальцами, а она не отзывается, молчит. А поездки на зарубежные курорты вовсе не для ее нервной системы: видеть чужих людей, надевать платья с декольте, чтобы вся грудь наружу, ну да, красивая у нее грудь, глядеть, наверно, приятно, а у кого-то возникает желание, но ей это ни к чему, лишнее волнение, Макс, прошу тебя, поедем домой, мне здесь не по себе, в тишину хочу, в свою комнату, где все мое и ты тоже мой, ты ведь только мой, верно?..
У всего на свете есть причины, но разбираться в них у Полины не было желания. Ее мир должен был оставаться спокойным, как пруд, освещенный полной безмятежной луной, и Максим создавал для жены, как мог, именно такой мир, чтобы Полине было в нем уютно.
«Хочешь, переберемся в другое место?» – спросил он как-то, вернувшись из очередного вояжа, во время которого, как догадывалась Полина, заработал для своей фирмы очередной миллион.
«В Париж?» – спросила она.
«Почему в Париж? – удивился Максим. – В Париже шумно. Тебе ведь Южная Англия нравится, верно? Корнуолл, скажем, или берега Эйвона?»
«Корнуолл, – повторила Полина знакомое с детства название. – Там, наверно, можно снять на время какой-нибудь замок? Ну, не замок, я понимаю, но старый дом времен королевы Виктории?»
«Почему снять? – улыбнулся Максим. – Купим дом и будем в нем жить. Если тебе нравится эта идея»…
Господи, он еще спрашивал!
В ту ночь Полине показалось, что у них с Максом непременно родится ребенок – так все было хорошо, удивительно, давно так хорошо не было, и это должно было означать что-то, потому что все в этом мире имеет единственное значение, а предзнаменования следует искать в каждом слове, каждом жесте, потому что каждое движение, жест, слово, тем более поступок что-то означают для будущего, но читать этот язык символов мы не умеем, а если бы умели, то не делали бы многое из того, о чем потом неисправимо жалеем.
* * *
– Джесс, – сказала Полина, обращаясь к садовнику, – что тарахтит там, возле сарая? Так неприятно…
– Это газонокосилка, миссис, – сообщил Джесс. – Харви, мой помощник, займется цветником, вон тем, с маргаритками.
– А нельзя ли, – сказала Полина, не привыкшая разговаривать с обслугой так, как должна разговаривать настоящая английская леди, – нельзя ли, чтобы Харви сделал это потом, такой неприятный звук… После обеда я пойду погулять в лесок, и тогда… Если, конечно…
– Как скажете, миссис Полина, – Джесс еще раз приподнял шляпу и, положив лестницу на траву, направился к сараю. Через минуту досаждавший Полине звук оборвался и в наступившей тишине стал слышен чей-то далекий смех и какая-то далекая музыка, и чьи-то далекие аплодисменты: это на кухне, где хозяйничала экономка и кухарка Глэдис Баркер, работал телевизор.
Полина опустила оконную раму и чуть не придавила