шемитов, удачливых купцов и искусных ремесленников. Отличались они и от обитателей Стигии, чья угрюмость объяснялась темным культом Сета, Змея Вечной Ночи, а также отягощенностью колдовскими знаниями. Что касается зингарцев, то они были людьми горделивыми, часто – коварными и себе на уме.
Гирдеро важно поднялся на кормовую надстройку, оглядел горизонт, перебросился парой фраз с кормчим; потом глаза его отыскали Конана, все еще торчавшего у лодки. Едва заметно кивнув, Гирдеро подозвал киммерийца к себе.
– Солнце взойдет дважды, и мы увидим землю, берег нечестивых пиктов, – сказал капитан. – От него повернем на юг, к Барахам и устью Черной реки. Тебе случалось бывать на Барахских островах?
– Случалось, почтенный капитан, – молвил Конан, отметив, что зингарец прямо-таки прожигает его подозрительным взглядом.
– И что ты делал в сем пиратском логове?
Киммериец пожал плечами:
– Торговал. Разве ты не знаешь, благородный дон, что многие купцы из Зингары, Аргоса и Шема торгуют с Барахами? Клянусь светлым оком Митры, – он протянул руку к солнцу, – не все островитяне пираты и разбойники. Там много рыбаков, есть козопасы, гончары и корабельные мастера.
– Все они, особенно моряки, – бандиты и злодеи, – угрюмо насупившись, заявил Гирдеро и смолк. Если у зингарца и были какие подозрения о связях Конана с пиратами, пока он предпочитал оставить их при себе.
Прошло еще два дня, и прямо по курсу «Морского Грома» поднялись из вод морских холмы страны пиктов, заросшие сосновыми лесами. Побережье тянулось далеко на север, до Киммерии и самого Ванахейма, и, как помнил Конан, ближе к полярным краям сосновые боры и дубовые рощи сменялись осинниками и непроходимыми зарослями елей. Были там и болота с ржавой водой, и вересковые поляны, и травянистые луга; на юге же властвовали джунгли, населенные всякими хищными тварями, львами и черными пантерами, огромными змеями и чудовищными бесхвостыми обезьянами. Все это обширное пространство, омываемое Западным океаном, называлось Пустошью Пиктов. Но Пустошь вовсе не была пустой и получила такое название лишь потому, что в пиктских землях не имелось ни городов, ни крепостей, а только лесные селения, соединенные тайными тропами. Пиктам хватало и этого; они не сеяли, не жали, а жили охотой и разбоем.
Когда солнце начало садиться, парусник повернул к югу. Конан спустился в крохотный чуланчик, где, привалившись спиной к переборке, дремал Идрайн. Корабль затихал; гребцы устроились на своих скамьях, воины – в гамаках, и вскоре гул голосов сменился дружным храпом, лишь где-то вверху поскрипывали мачты да хлопали паруса. Ночь, к счастью, выдалась безлунная, вполне подходящая для задуманного киммерийцем дела. Больше тянуть он не мог, ибо на следущее утро «Морской Гром» оказался бы уже вблизи зингарских берегов.
Тем не менее он ждал; ждал в полном мраке, так как в каморке его не было ни оконца, ни светильника. Но отсутствие света не являлось помехой; инстинктивное чувство времени никогда не покидало