копыто излягало Козу,
Немедленно изъять
И мерку снять.
Включительно до 43-го размера
Копытство допускает Уголовный кодекс.
Однако же всему есть мера.
С 44-го расплата наступает правомерно
И – полный аут свинской прыти.
Не говоря уже о 45-м,
До косточки скакательной растоптанном копыте.
Кабан сполна получит сечку уголовную:
Реальный срок условный.
В том прокурор уверен,
Такие на особенном учете звери…
х
…Прослушав этот онанизм,
Кабан внезапно ослабел на низ.
А ну как срок условный
Охотовед с Лесничим завизируют,
Да с рыла уберут пятак заслуженного?
А цацки, добытые потом,
Скачками, визгами и топотом,
В два счёта реквизируют?!
Им это ровно ничего не стоит, оголтелым.
А ты изволь, трудись на сцене телом белым!
(Тем более, копытце Филино еще годок назад тому
Тянуло к номеру 50-у!)
Не веря мутным завереньям Стряпчего,
Кабан захрюкал принародно в тряпочку,
С великою слезой, божественно
(Он это делал исключительно торжественно):
– Хру-хру! Простите мя, вонючего! —
Так в телевизоре бессонном он канючил.
х
Он было бросился по старым адресам,
Надеясь разогреть любовные помои.
Наивно веря в чудеса,
Он матку подло брошенную
Вдруг обеспокоил.
Поведал ей в трубу, как получилося реально,
Что эту трахнутую Жанну
Он отмудохал не со зла,
А исключительно от скуки, машинально!
Что он теперь один кукует в логове, в овраге,
Что сотню лет уж не был на гастролях он
В Париже и в Гааге.
Оброс щетиною,
Погряз в аммиаке и тине,
Что заблуждался он жестоко с нею, доброй маткой
В своей свиной гордыне.
Что в гриве у него колтун,
Лишились космы лоска,
В репертуаре – чахлые ремейки.
И в общем жизнь без матки-боски
Ни бе ни ме.
Он даже ей в трубу
Хрючил свою фирму,
Вот ее текст нетленный,
Известный штатским и военным:
«Матка моя, я твой эмбриончик!
Дульце моё, я твой пистончик!
Стойло моё, я твой кабанчик!
Носик мой, я твой пальчик!
Нужничек мой, я твой горшочек.
Урна моя, я твой плевочек.
Лапка моя, я твой мизинчик.
Псичка моя, я твой похотинчик…
Но не вняла, жестокая, скупому мужскому вою,
Хотя внимательно прослушала.
(Вот вам и родственные души!)
И не ответила, хотя бы матерно,
Как ни стонал герой.
Молчание в трубе застыло ледяное…
Не поняла. Хоть топай на убой!
Кумир толпы! Поп-идол! Боже-боже!
О, жалкое, о, гнусное убожество!..
В погонах,