человек попросту бежит от него. Поэтому все эти предписываемые шесть, четыре, да хоть два часа – всё это фикция. Заложите хоть одну минуту, – и она все равно разрастется в целый день, ведь суть необходимого для выживания труда состоит именно в том, что от него никуда не сбежать. В этом же суть неблагодарности этого труда. Это ловушка, капкан. Не посеял, не сжал – помирай. Какой уж тут час, два или четыре часа в день! Нет, стоит только предписать какой-то общественно-необходимый труд как все-обязательный и вы все-обязательно увидите, как он сожрет всё время. Нет, необходимость, если это действительно необходимость, всегда возьмет свое. Нет – или вы стонете под ярмом необходимости выжить, или переходите в царство творческой свободы, то есть необходимости развития. Серёдки нету. Творчество и труд (необходимый для выживания) и логически, и практически несовместимы.
Крот. А как же Толстой с его плугом?
Томский. О, Толстой и плуг – это весьма поучительная картина! Я не буду смеяться над землепашествующим графом, поскольку насмешники над Толстым на фоне самого Толстого выглядят довольно убого, но разница между играющим в крестьянина барином и самим крестьянином настолько огромна, что… Тот, кто пашет по два часа в день никогда не поймет, что же это такое – реальная необходимость выжить. Тот, кто идет за плугом, но не думает о том, что, если не дай бог не уродится урожай, то он умрет с голоду – тот занимается спортом, а не землепашеством. Ну а спорт – занятие полезное, но необходимое уже для развития, а вовсе не для выживания. Повторюсь – стоит только столкнуться с реальной необходимостью выживать, как становится понятно, что эта необходимость подчиняет себе всю жизнь человека. Отсюда же человек, если у него только есть возможность, бежит от необходимого труда. А утописты всячески расхваливают земледелие и прочие необходимые (для выживания) дела и при этом стараются максимально освободить человека от этого неблагодарного труда или сделать его максимально необременительным. Чрезвычайно логично! Как там у Чернышевского говорится:
«Группы, работающие на нивах, почти все поют; но какой работою они заняты? Ах, это они убирают хлеб. Как быстро идет у них работа! Но еще бы не идти ей быстро, и еще бы не петь им! Почти все делают за них машины, – и жнут, и вяжут снопы, и отвозят их, – люди почти только ходят, ездят, управляют машинами. И как они удобно устроили себе; день зноен, но им, конечно, ничего: над тою частью нивы, где они работают, раскинут огромный полог: как подвигается работа, подвигается и он, – как они устроили себе прохладу! Еще бы им не быстро и не весело работать, еще бы им не петь! Этак и я стала бы жать!»12
И тут же дополняет:
«У них вечер, будничный, обыкновенный вечер, они каждый вечер так веселятся и танцуют; но когда же я видела такую энергию веселья? но как и не иметь их веселью энергии, неизвестной нам? – Они поутру наработались. Кто не наработался вдоволь, тот не приготовил нерв, чтобы чувствовать полноту веселья».
Никакого