рядом со своим начальником, медленно перебрасывающим дымящуюся во рту папиросу из одного угла рта в другой.
– С прибытием, господа удачливые, – проговорил майор.
Строй зэков угрюмо молчал, опустив головы.
– Шапки снять, морды вперёд, – по-петушиному взвизгнул лейтенант из-за плеча своего начальника.
Майор недовольно поморщился.
Строй колыхнулся. Этап снял головные уборы и поднял лица, устремив взгляды на майора и цепь охраны.
– Удачливые вы трижды, – продолжал майор. – Во-первых, потому, что удачно доехали по сравнению с ними. – Майор махнул рукой себе за спину, где на снегу лежали начинавшие коченеть тела теперь уже бывших зэков. – Во-вторых, потому, что попали на прииск, именуемый местными «Удача». А в-третьих, что попали ко мне, старшему майору НКВД Потюпкину, человеку строгому, но справедливому. За господ извиняйте, конечно. Были вы господами, пока вас везли, охраняли, кормили и делать ничего не заставляли. Теперь вы никто. Понятно: никто! Знакомиться я с вами сейчас не буду, чтобы время зря не терять. Вам ещё двадцать километров до дома топать, вот с теми, кто дойдёт, и буду потом знакомиться. Лейтенант, начинай перекличку. Холодновато что-то становится. Поехал я. По прибытии доложишь.
– Слушаюсь, товарищ старший майор, – вытянувшись, козырнул летёха и, подождав, пока начальство прошло через обтянутую колючей проволокой калитку и уселось в ожидающую эмку, прокричал: – Внимание, начинаю перекличку! Названный делает шаг вперёд перед строем, громко и четко докладывает фамилию, имя, отчество, год рождения, статью, по которой осуждён, и выходит в калитку. Если кто после переклички останется на месте, спишу в неудачливые.
Он взял первую папку из рук начальника конвоя, доставившего зэков.
– Медведев, – прозвучало на морозном, пронизывающем ветру.
Когда перекличка закончилась, на снегу осталось лежать пять человек.
– Этих – к неудачникам, – лениво пнув каждое тело, проговорил лейтенант.
Трупы и едва дышащие, но не способные пошевелиться люди были вповалку погружены в две ожидавшие за колючкой полуторки.
– В колонну по трое становись! – прозвучала команда. – Двигаемся быстро, по дороге согреетесь, да и в палатках теплее сразу станет, – напутствовал лейтенант с подножки машины, накидывая на себя тулуп и захлопывая дверцу.
С той памятной для Маховикова ночи прошло больше двух лет. Тоннели золотоносного прииска разбегались вширь и уходили в глубь. Рос прииск, росли горы отработанной породы, росло и кладбище под сенью вековых сосен в паре сотен метров от колючей проволоки.
Война дышала в лицо первому государству рабочих и крестьян. Конвои стали поступать в лагерь всё чаще. Возросла добыча, но и кладбище стало расти, уходя всё дальше в тайгу. Именно в это время по лагерю начал ходить слух, что бродит по штольням и штрекам старик с белой окладистой бородой да посохом в руках. Одет в зипун, подпоясанный верёвкой, на ногах лапти, простоволос, да телом, видно, ещё крепок. Некоторые