и так работать), он лихорадочно выдавал на-гора смертельно опасные строки: «Перестаньте терять время, изобретая средства защиты. У вас осталось всего одно средство, о котором я вам много раз уже говорил: всеобщее восстание и народные казни. Нельзя колебаться ни секунды, даже если придется отрубить сто тысяч голов. Вешайте, вешайте, мои дорогие друзья, это единственное средство победить ваших коварных врагов. Если бы они были сильнее, то без всякой жалости перерезали бы вам горло, колите же их кинжалами без сострадания!»
Члены Национального собрания, которые ратовали за бескровную смену власти, в конце концов устали от его истерики. Все они были люди умные и прекрасно понимали те психологические пружины, которые были «сокрытый движитель» Марата: мелкий литератор, неудачный физик, опытный врач-венеролог получил возможность выставить свою кандидатуру в спасители Франции. У Мирабо, Лафайета, Кондорсе, Бриссо были выигрышные билеты; все они годами ставили именно на эту лотерею, были профессиональными политиками. Марат, как очень многие другие, выиграл без билета: кто до революции знал, что он «друг народа»? Теперь можно было это доказать, что было и не очень трудно.
Он избрал верный путь, частью сознательно (человек он был весьма неглупый), частью следуя своей природе, которая быстро развивалась. Марат «творил новую жизнь», но и новая жизнь творила Марата. Его природная завистливость нашла выход в травле всех и вся, мания величия осложнилась манией преследования, а болезненная нервность стала переходить в сумасшествие – сначала медленно, потом все быстрее.
Члены Национального собрания были раздражены тем, что за их счет какой-то Марат желает залить Францию кровью. В тот день, когда Марат написал в своей газете: «К оружию, граждане!.. И пусть ваш первый удар падет на голову бесчестного генерала (имелся в виду всего-навсего Лафайет, герой освободительной войны в Америке!), уничтожьте продажных членов Национального собрания во главе с подлым Рикетти (имелся в виду всего-навсего знаменитый адвокат Мирабо, главный идеолог революции, некто вроде французского Плеханова), отрезайте мизинцы у всех бывших дворян, сворачивайте шею всем попам. Если вы останетесь глухи к моим призывам, горе вам!» – нормальным людям стало ясно, что Марат просто спятил.
Мирабо и, конечно, Лафайет пришли в ярость. Генерал тут же послал триста человек в типографию «Друга народа». Там все перевернули вверх дном, а тираж газеты конфисковали. Искали Марата, чтобы арестовать «за нарушение общественного порядка», однако не нашли: он успел спрятаться в каком-то погребе.
В этом малопригодном для творчества месте журналист продолжал писать свои кровавые манифесты. Причем они стали совершенно параноидальными. Оскорбившись на обыск, произведенный в типографии, он начал призывать толпу убивать солдат национальной гвардии, а женщинам приказывал превратить Лафайета в Абеляра, то есть поймать и всего-навсего оскопить. Понятно, почему после этого прославленный генерал, бывший очень не чужд подвигов