хотя Мэнсону по меньшей мере тридцать лет.
Лицо матроса светлеет, словно он услышал вопрос, на который может дать правильный ответ.
– О да, капитан. Порка, сэр. Двадцать плетей. Сотня плетей, коли я не подчинюсь приказу вторично. И повешение, коли я ослушаюсь настоящего офицера, а не какого-то там мистера Томпсона.
– Совершенно верно, – говорит Крозье. – Но известно ли тебе, что за проступок капитан может также наложить любое наказание, какое сочтет нужным?
Мэнсон смотрит на него сверху вниз, с недоумением в светлых глазах. Он не понял вопроса.
– Я имею в виду, что могу наказать тебя по своему усмотрению, матрос Мэнсон, – говорит капитан.
На мясистом лице отражается облегчение.
– О да, истинная правда, капитан.
– Вместо двадцати плетей, – говорит Френсис Крозье, – я могу приказать запереть тебя в мертвецкой на двенадцать часов, без света.
От лица Мэнсона, и без того бледного, отхлынуло столько крови, что Крозье приготовился отступить в сторону, если здоровенный парень грохнется в обморок.
– Вы… не можете… – Голос ребенка-мужчины дрожит.
Несколько долгих мгновений в нарушаемой лишь шипением фонаря тишине Крозье молчит, сознательно устрашая матроса выражением своего лица. Наконец он спрашивает:
– Что за звуки, по-твоему, ты слышал, Мэнсон? Тебе кто-нибудь рассказывал истории про призраков?
Мэнсон открывает рот, но, похоже, не может решить, на какой вопрос ответить в первую очередь. На толстой нижней губе у него образуется налет инея.
– Уокер, – наконец говорит он.
– Ты боишься Уокера?
Джеймс Уокер – друг Мэнсона, примерно одного возраста с этим идиотом и немногим умнее, – был последним человеком, погибшим на льду всего неделю назад. Корабельные правила предписывали членам команды держать открытыми лунки, просверленные во льду рядом с кораблем, – даже если толщина льда десять или пятнадцать футов, как сейчас, – дабы иметь доступ к воде в случае пожара, вспыхни таковой на борту. Уокер и два его товарища отправились в темноте вскрывать одну такую старую лунку, которая затянулась бы льдом меньше чем за час, если бы не металлические штыри, вколоченные по окружности. Белое чудовище, внезапно появившееся из-за торосной гряды, в считаные секунды оторвало матросу руку и раздробило грудную клетку – и исчезло прежде, чем вооруженные часовые на палубе успели вскинуть дробовики.
– Уокер рассказывал тебе истории про призраков? – спрашивает Крозье.
– Да, капитан. Нет, капитан. Джимми, он сказал мне за день до того, как существо убило его. «Магнус, – сказал он, – если это дьяволово отродье там во льдах доберется до меня когда-нибудь, я вернусь в белом саване, чтобы шептать тебе на ухо, как холодно в аду». Ей-богу, капитан, так Джимми сказал мне. И теперь я слышу, как он пытается выбраться из…
Словно по сигналу, корпус судна глухо трещит, промерзшая палуба под ногами стонет, металлические скобы на бимсах стонут в ответ, точно сопереживая, и