Стефан на родном же языке. – Нечего…
Если бы он читал булгаковское «Собачье сердце», то, бесспорно, подумал бы про себя, что именно таким тоном, каким только что были сказаны им слова про панбандитизм в России, Полиграф Полиграфович Шариков говорил профессору Преображенскому: «Ну нешто я не понимаю? Коты – другое дело… а слон – животная полезная…»
– Я не об этом хотел, вообще-то, – продолжал Николя на русском, – ты вот что, папа… у меня вышла такая заминка…
– Какая заминка? – насторожился месье Стефан, выпятив подбородок и сделавшись похож на Пьера Ришара, как если бы знаменитому французскому актеру вздумалось сыграть роль жадного Гарпагона по «Скупому» Мольера.
– То есть… скорее… затруднение.
– Какое затруднение?
Николя поскреб в затылке, вероятно, подобным мануальным способом намереваясь расшевелить извилины головного мозга, и выговорил:
– Одним словом, я попал в труднейшую ситуацию. На меня наехали.
– Qu`est que se – «наехали»? – медленно выговорил месье Стефан. – Ты что, попал в аварию? – Он оглядел сына немигающим железобетонным взглядом и проговорил, соорудив в голосе нечто вроде заботы: – Вроде не помят.
– Ты не понял. Я владею дансинг-клубом. Недавно там была драка… по недосмотру охраны… и убили парня. А этот парень – латинос из…
– То есть что? – перебил его отец. – Драка? Но причем тут я? Я же не могу воскресить этого парня.
– Да, но ты можешь воскресить меня, – сказал Николя, покосившись на своих спутников, ни слова не понимающих их диалога отца и сына, благо, повторюсь, разговор шел на русском языке. – Потому что я, можно сказать, уже наполовину труп.
Месье Стефан выдвинул нижнюю челюсть еще дальше, сгорбил свою и без того сутулую спину, и его большая голова медленно въехала в тощие плечи.
– Не понял, – наконец сказал он.
Стоящий неподалеку Жак хмыкнул.
– Мне сказали, что если я не дам отступного, то меня закопают, – сказал Николя по-французски. – Вот так. Я хотел… я хотел просить у тебя тысяч пятьдесят франков. У меня сейчас… сейчас у меня плохо с деньгами, и я… я хотел бы вот так. Я верну при первой возможности. Хочешь – с процентами.
Лицо месье Стефана приняло сардонический оттенок египетских мумий:
– Э-э… десять… тысяч?
– Пятьдесят.
– Десять тысяч – чего?
– Франков! Не итальянских лир же!
– И ты пришел с этим ко мне?
– А к кому мне идти? – выговорил Николя. – Все-таки ты мой отец, и у тебя, я знаю, есть деньги.
– Кто? Что? – Месье Стефан засуетился и начал оглядываться. – Деньги? Какие деньги? Да ты, Николя, верно, нездоров. Иди приляг.
– Скоро прилягу! – в голосе сына послышалось плохо скрываемое раздражение. – В лучшем случае – на Пер-Лашез, а в худшем зароют на помойке, как собаку! Папа, ты что, не понимаешь, что меня могут убить? Нет?
– Но деньги… – забормотал месье Стефан. – Деньги! Откуда