глоток.
– Сейчас же закрой супницу, – закричала Льюис, совершенно шокированная, – немедленно!
Бартер усмехнулась, положила половник на место и отправилась в кухню за тарелками для супа, тут-то мы с Тони выкарабкались из-под стола.
– Хороший суп? – с интересом спросила я.
– О, какой ужас! Мисс Агата, как же вы меня напугали!
Слегка удивленная всем, что увидела, я тем не менее сказала об этом лишь года два спустя. В разговоре с Мэдж мама упомянула нашу бывшую горничную Бартер, и я вдруг вмешалась в беседу:
– Я помню Бартер. Она всегда ела суп из супницы в столовой, перед тем как вы приходили обедать.
Мое высказывание вызвало живейший интерес и у мамы, и у Мэдж.
– Но почему же ты не сказала ничего мне? – спросила мама.
В ответ я молча уставилась на нее, не понимая, в чем дело.
– Ну-у, – протянула я, стараясь сохранить достоинство, – я не склонна распространять информацию.
После этого случая в домашний обиход вошла шутка: «Агата не склонна распространять информацию». Кстати говоря, это была чистая правда. Я не распространяла информацию, если не считала это нужным. Я хранила все забытые сведения в голове, как в архиве. В семье, где все отличались открытостью в общении, эта моя особенность казалась непостижимой. Когда мою сестру или брата просили держать что-то в секрете, они мигом забывали об этом! Что делало их гораздо более привлекательными личностями, чем я.
Возвращаясь с вечеринок или приемов на открытом воздухе, Мэдж всегда приносила кучу забавных историй. Моя сестра и в самом деле была необыкновенно занятной особой; куда бы она ни пошла, она постоянно оказывалась в центре внимания, и все вертелось вокруг нее. Даже спустя многие годы, когда Мэдж, например, отправлялась за покупками, с ней происходило или она слышала что-нибудь экстраординарное. Ее рассказы не были фантазиями чистой воды – в основе всегда лежало какое-то реальное происшествие, но Мэдж пользовалась случаем для того, чтобы сочинить остроумный рассказ.
Я же, как две капли воды похожая в этом отношении на отца, на вопрос, что я видела интересного, неизменно отвечала: «Ничего». – «А что было на миссис Такой-то и Такой-то?» – «Не помню». – «Я слышала, что миссис С. переделала свой салон. Какого он теперь цвета?» – «Я не посмотрела». – «О, Агата, ты в самом деле безнадежна. Ты никогда ничего не замечаешь».
Я же продолжала помалкивать. Не думаю, чтобы мне нравилось быть таинственной. Мне просто казалось, что большинство вещей не имеет значения – и какой смысл тогда говорить о них? А может быть, я всегда была настолько поглощена разговорами и спорами с «девочками» или сочинением новых приключений для Тони, что не обращала ни малейшего внимания на разные мелочи. Чтобы я очнулась, нужно было по крайней мере, чтобы рухнул дом или обрушилась скала. Да, ничего не поделаешь, я была довольно тупоумным ребенком, в перспективе обещавшим стать скучной персоной, не умеющей себя подать в светском обществе.
Я никогда не блистала