или очень наивны, или, наоборот, чрезвычайно хитры, и я вижу, что должен обращаться с вами более доверительно, – сказал он. – Это дело политическое, да, мистер Бальфур, приятно нам это или нет, но дело это политическое, и я дрожу при мысли о том, какие последствия оно может вызвать. К политическому делу – мне вряд ли есть надобность говорить это молодому человеку с вашим образованием – мы должны относиться совсем иначе, чем просто к уголовному. Salus populi suprema lex[2] – принцип, допускающий большие злоупотребления, но он силен той силой необходимости, которую мы находим в законах природы. Если позволите, мистер Бальфур, я объясню вам это подробнее. Вы хотите уверить меня…
– Прошу прощения, милорд, но я хочу уверить вас только в том, что могу доказать, – сказал я.
– Тише, тише, молодой человек, – заметил он, – не придирайтесь к словам и позвольте человеку, который мог бы быть вашим отцом, употреблять свои собственные несовершенные выражения и высказать собственные скромные суждения, даже если они, к несчастью, не совпадают с суждениями мистера Бальфура. Вы хотите уверить меня, что Брек невиновен. Я придал бы этому мало значения, тем более что мы не можем поймать его. Но дело не только в этом. Допустить, что Брек невиновен – значит отказаться от обвинения другого, совершенно иного преступника, дважды поднимавшего оружие против короля и дважды прощенного, сеятеля недовольства и бесспорно – кто бы ни произвел выстрел – инициатора этого дела. Мне нет надобности объяснять вам, что я говорю о Джемсе Стюарте.
– На что я вам так же чистосердечно отвечу, что о невиновности Алана и Джемса я именно и пришел объявить вам честным образом, милорд, и готов засвидетельствовать это в суде, – сказал я.
– На что я вам так же чистосердечно отвечу, мистер Бальфур, – возразил он, – что в данном случае я не требую вашего свидетельства и желаю, чтобы вы вовсе воздержались от него.
– Вы находитесь во главе правосудия в этой стране, – воскликнул я, – и предлагаете мне совершить преступление!
– Я всей душой забочусь об интересах Шотландии, – отвечал он, – и внушаю вам то, чего требует политическая необходимость. Патриотизм не всегда бывает нравственным в точном смысле этого слова. Мне кажется, что вы должны быть этому рады: в этом ваша защита. Факты против вас. И если я все еще стараюсь помочь вам выйти из очень опасного положения, то делаю это отчасти потому, что ценю вашу честность, которая привела вас сюда, отчасти из-за письма Пильрига, но главным образом потому, что в этом деле я на первое место ставлю свой политический долг, а судейский долг – на второе. По тем же самым причинам, откровенно повторяю вам, я не желаю выслушивать ваше свидетельство.
– Я желал бы, чтобы вы не приняли моих слов за возражение. Я только хочу верно определить наше взаимное положение, – сказал я. – Если вам, милорд, не нужно мое свидетельство, то противная сторона, вероятно, будет очень рада ему.
Престонгрэндж встал и начал ходить взад и вперед по комнате.
– Вы не так юны, – заметил он, – чтобы не помнить ясно сорок пятый год и смуту, охватившую