применить ее к собственному сыну.
Сильные смыслообразующие установки может дать трагический финал родителя. В этом всегда заложен символический смысл смерти, будь то самоубийство отца пессимистичного Артура Шопенгауэра, смерть от рака горла учителя Вивекананды, удручающее пониманием собственной вины сиротство Вильгельма Райха или невыносимо мучительное умирание матери Марины Цветаевой. Всякий раз речь идет о внезапном загадочном сжатии и аварийной разгерметизации жизненного пространства. Такие события вынуждают переосмыслить жизнь родителя или учителя и по-новому воспринять собственный проект. Всякий раз возникает сильнодействующая установка, данная не самим актом смерти, но тягостным воздействием предсмертного образа.
Елена фон Ган, мать легендарной Елены Блаватской и довольно популярной в свое время писательницы Веры Желиховской, будучи известной писательницей, в 27 лет умерла от скоротечной чахотки. Старшей, Елене, тогда еще не исполнилось 11 лет. Известно, что перед смертью мать произнесла такие слова: «Ну что ж! Может, оно и к лучшему, что я умираю: по крайней мере, не придется мучиться, видя горькую участь Елены! Я совершенно уверена, что доля ее будет не женской, что ей придется много страдать». Эти слова, запав в сознание дочери, превратились в непреклонную установку – изменив ранее выписанный жизненный сценарий девочки. Из установки выросло дерзкое неповиновение и горделивое сопротивление Елены даже намеку на традиционную женскую роль с думами о семье и потомстве. Фактически мать начертала драматический и витиеватый путь горького протеста против заведомо блеклой судьбы. Жизнь же самой матери, этой интеллигентной привлекательной женщины, обладавшей редкой и тонкой чувствительностью, получившей аристократическое воспитание и великолепное образование, омрачалась не столько жестокой необходимостью быть покорной тенью своего мужа, сколько непрестанным подавлением ее возвышенного восприятия мира. Для неисправимого солдафона, руководствующегося в жизни универсальными принципами неколебимого прагматизма, внутренний мир и чувства близкого человека были так же далеки, как проблемы обитания белых медведей за Полярным кругом. Вместо сопереживания и участия муж выдавал жене порции иронично-бестактного осуждения и насмешек. Его репризная грубость и нежелание видеть в ней личность быстро отравили в Елене фон Ган ощущение себя любимой женщиной, а вслед за этим и само желание жить. А на глазах Елены Блаватской, пытливого впечатлительного ребенка, развивалась жизненная трагедия матери; ее беспокойство и фатализм женской судьбы отпечатались пожизненными ожогами на сознании маленькой девочки. Формирующийся детский рассудок фиксировал неприятие такой судьбы для себя, а повышенная чувствительность и непреодолимое желание самовыражения создали иную судьбу, судьбу человека не плачущего, а протестующего. Обращение к интеллектуальному оружию как к яркой форме протеста, презрение