взор ваш, измученный мрачным однообразием узкой дорожной просеки, ищет простора или предмета, на котором мог бы отрадно остановиться и отдохнуть.
Дремучий, безвыходный камыш! При ином повороте лениво подползет к дороге узкий ерик, дремлющий в своем заглохшем ложе под одеялом из широких листьев водяного лопушника, либо протянет к вашему стремени свои усохшие, искривленные ветви чахлая ветла, словно увечный, покинутый товарищами путник. Молит он проезжего о помощи, а проезжий… как бы только самому скорее проехать. Кое-где мелькнет дикая коза и перебежит фазан, кое-где покажется высокая пика разъездного казака, молчаливого, бесстрастного и угрюмого, как окружающая его местность. Глушь и оцепенение кругом. Только невнятный шепот камышей, только однозвучное жужжание кружащих над вашей головой насекомых да, при объезде какого-нибудь лимана, кваканье целого сонма лягушек… Там долетит до ваших ушей какой-то задушенный вой, быть может, волчий… а там резкий тоскливый писк ждущих корма птенцов хищной птицы.
И это вздрагивание, и этот бред погруженной в горячечный сон природы отдается в вашем чувстве самосохранения заветным memento mori. Покинутое внешними впечатлениями воображение разыгрывается, наполняется мрачными представлениями опасности близкой, готовой вспорхнуть из-под копыт коня. Зловещее предчувствие неравного боя, смерти, внезапного плена и неволи в горах налегает свинцом на душу… Завидев прежде вас обгорелый пень, чуткий конь поднимает голову, храпит и робко путает свои шаги. И вот где-то близко затрещал тростник, может быть, под клыком кабана, может быть, под чувяком психадзе… Всадник вздрагивает и торопливо заносит руку на приклад ружья. Чу! Раздался выстрел и в медленных перекатах замер где-то в бездонной глубине, в бесконечной дали. И стая лебедей тяжело поднялась над лиманом, и стадо кабанов шарахнуло в камышах с треском и гудением… И всадник едва может сдержать сполохнувшегося коня.
Всю ночь, от сумерек до света, и вверх и вниз по Кубани ходили разъезды, обыкновенно выбиравшие свой путь по прибрежным тропинкам, скрытым от глаз высоким камышом или кустарником.
Проезжая по Кубани поздним вечером (конечно, по казенной надобности) и тревожно приглядываясь к мелькающим мимо вас в темноте кустам, не выскочил бы из них головорез шапсуг, вы не видите разъезда, а он вас видит… Заметив, как беспокойно вы оглядываетесь то на ту, то на другую сторону, разъездный моргнул усом и думает про себя: «Не бойтесь, ваше благородие, езжайте себе, глаза зажмуря, ведь мы не спим!»
Да еще вы были версты за две, как он уже остановил коня, насторожил ухо и наострил глаз. И когда вы пронеслись мимо него и вновь умчались в темную даль, он все еще прислушивается к печальному звяканью колокольчика – не прервется ли оно вдруг… И добродушно провожает вас пожеланием, чтобы ваш поздний ужин не остался кому другому на завтрак»[65].
Посреди такой-то именно местности, между Ахдынизовским и Кизилташкинским лиманами, соединяющимися между собой широкой лентой Кубани, стоял Новогригорьевский пост,