верно, хотя в прошлом я трудился также и в Палате прошений.
– Уж конечно, вы всегда сможете получить выгодные дела благодаря своим обширным связям! – Она оглянулась на Николаса и Беатрис. – И без сомнения, работая под вашим началом, молодой Овертон тоже сумеет приобрести необходимые знакомства.
В ее светло-голубых глазах светился откровенный расчет. Прежде я никак не мог понять, почему преуспевающий состоятельный барристер позволяет молодцу без гроша в кармане ухаживать за своей дочерью; теперь в голове моей забрезжила догадка. Причина, скорее всего, коренилась в миссис Кензи; имена моих патронесс внушали этой даме благоговение, и она рассчитывала, что благодаря мне Николас будет со временем вращаться в кругу сильных мира сего. Я взглянул на Беатрис, которая самозабвенно внимала рассказу юноши о визите в Хатфилд. Мысль о том, что юная особа, возможно, руководствуется теми же соображениями, что и ее матушка, кольнула мне сердце.
Увидев слугу, появившегося в дверях, Филипп громко хлопнул в ладоши:
– Идемте, друзья, нас ждет ужин!
Мы прошли в столовую, к изысканно накрытому столу, расселись и заправили салфетки за воротники. Рядом со мной сидела Лаура Кензи, с другой стороны, во главе стола, – Филипп. Напротив меня с помощью слуги уселась старая миссис Коулсвин. После молитвы Филипп предложил тост за «короля, нашего маленького кормчего». Слуги подали первую перемену блюд – салат, вареные яйца, сыр, а также хлеб и масло.
– Впервые в этом году мы за ужином можем обойтись без свечей, – заметил хозяин дома.
Действительно, света, льющегося из окна, которое выходило в небольшой ухоженный сад, было вполне достаточно.
– Весна в этом году выдалась на редкость холодная, – продолжал Коулсвин. – Боюсь, это предвещает плохой урожай. А значит, бедняки станут еще беднее.
– Такая уж у них участь, – пожал плечами Эдвард Кензи. – В любом государстве есть бедные. Так было всегда, и так будет до скончания веков.
– Но не всегда простым людям приходится страдать так, как сейчас, – возразил Филипп. – На пенни нынче дают хлеба в два раза меньше, чем два года назад.
Коулсвин был горячим поборником государства общего блага, ратовал за кардинальные реформы как в обществе, так и в религии; подобно мне, он был убежден, что первейшая обязанность правительства – искоренить злоупотребления, которые привели к обнищанию огромного числа граждан. В поисках поддержки он повернулся ко мне.
– Да, цены сейчас растут как на дрожжах, – кивнул я. – В отличие от доходов крестьян и ремесленников.
– Цены растут для всех, – резонно заметила Лаура Кензи. – И женщинам вроде меня становится все труднее вести хозяйство. Или взять хоть моего брата, которому принадлежит несколько домов у Епископских ворот. Жизнь неуклонно дорожает, а плата, которую он получает от арендаторов, остается такой же, как и несколько лет назад. Разве это справедливо? – Повернувшись ко мне, она добавила, слегка вспыхнув: –