жди – придут за тобой. Тока скажи, где еще, окромя как тута, камень купить можно для строительства?
– Как заберешь, скажу. Можно, – торопливо прошептал мужичок, наклонясь за валуном, чтоб передвинуть его.
Тимофей камень покупать пока отказался, сказал купцу, что подумает два-три дня, посчитает, сколько надобно, а за то время деньгу подкопит. Сказал да пошел. Услыхав вскрик, обернулся – купец безжалостно охаживал мужичка нагайкой, стараясь попадать в те места, в коих в одеже прорехи были. Покачал Тимофей головой, но вмешиваться не стал.
А на следующую ночь, на рассвете, как только шустрые мужички проскользнули на корабль, прозвучал сигнал к отплытию, и весь караван тронулся в обратный путь. Когда портовый город исчез из виду, Тимофей спустился в трюм. Украденный мужик лежал в уголочке, обнимая себя руками, и с тревогой смотрел на Ивантеевского.
– Ну, увез я тебя, – присаживаясь на бочку и с любопытством глядя на изорванного мужичка, произнес Тимофей. – Сказывай, почто я на каторгу за тебя подписался?
– Не серчай, барин! – подползя к нему на коленях, упал ему в ноги мужик. – За спасение благодарствую. Что хошь для тебя сделаю, верой и правдой служить стану, не найдешь человека вернее! Тока увези меня от этого ирода подальше! Сил моих терпеть его больше нету! – залился слезами мужичок, вытирая облезлой бороденкой сапоги Тимофея.
Ивантеевский поморщился.
– Встань немедля. На коленях тока пред Богом стоять надобно, а я не Господь, – строго сказал он мужичку, морщась от исходящего от него запаха и брезгливости. – Как звать тебя?
– Прошкой звать, – вытирая нос рукавом грязной рубахи и поднимая давно не мытую, с проплешинами выдернутых клоков волос и струпьями голову. – А коль не по нраву, то зови как хошь, все едино, тока увези подальше!
– Ну увезти тебя мне и самому выгодно – не хочу на каторгу. А вот какая польза с того мне станет? – усмехнулся Тимофей.
– Ты камень искал? А на что камень тебе надобен? Я в нем сильно смыслю. Да и в строительстве тож хорошо разбираюсь. Печь любую сложить могу, дом поставить, – заискивающе глядя на него, торопливо, захлебываясь словами и глотая их окончания, тараторил Прошка. – Отец мой добрым строителем был, каменщиком, и его отец тож, и отец его отца… И меня тому ремеслу сызмальства обучали.
– А почто камень купить помешал? Хозяину насолить хотел? – пряча в бороде усмешку, строго вопросил Тимофей.
– Нет, – затряс головой Прошка. – Плохой то был камень, тока на щебенку и годился. Неуж не видал ты на нем сколов да трещин? Да и слюды в нем много, а то плохо – сложишь из такого камня печь, плеснешь на нее водичкой, он весь и полопается да рассыпется. Плохой то камень! – мужичок задумался. – А ты человек хороший, я то сразу углядел. Потому и помочь захотел. Да и сбечь от этого ирода уж скока раз пытался… А, что там! – махнул рукой Прошка и, снова шмыгнув носом, провел под ним рукавом. – Ежели вновь отловит, теперя уж точно до смерти забьет, – горестно опустил он голову.
– А