из ревности. Да и надоел он им обеим: «Поиграли и харе, миленок-коленок. Дуй в армию», – сказала Лариса Ивановна, выставив того на улицу и закрыв за ним дверь. Миколька приплелся домой усталый и расстроенный, постирал в тазике у колонки свою белую рубаху, трусы и носки, вывесил их во дворе на веревке и завалился спать в сарае. Спал он как богатырь – три дня и три ночи, с перерывами на завтрак, обед и ужин, которыми его потчевала мамка Глашка-хохлушка.
– Измаялся-то как парень от любви, – вздыхала она, убирая посуду со стола. – Ну да в армию скоро – отдохнет.
На четвертый день Миколька встал, позавтракал, взобрался на забор и громко крикнул: «Василина! Айда купаться на море!» Василина вышла из дома, посмотрела на его сияющую рожу и сказала: «Айда, Миколька!» И грустно улыбнулась.
С моря они пришли уставшими, но веселыми. Василина ополоснулась после моря под самодельным душем из бочки наверху с теплой водой, нагретой солнцем, и ушла к себе в комнату, а Миколька вымылся прямо из колонки холоднющей и отправился в сарайку подремать. Вечером Василина пришла к нему, осмотрела сарай, освещенный слабой лампочкой, и сказала: «Возьми меня, Миколька». Тот аж подскочил с топчана и, встав босиком на землю, глупо уставившись на нее, спросил: «Как, взять?»
– Возьми как женщину, обладай мной, – тихо ответила Василина, глядя прямо в глаза растеряному Микольке.
– Давай, – произнес тот тоже тихо и направился к ней.
– Не здесь, – сказала Василина, – пойдем на корыта, в горы.
И направилась к выходу. Миколька неуверенно двинулся за ней.
– Возьми фонарик и покрывало с кушетки, – остановившись, сказала Василина.
Он вернулся и быстро прибежал обратно. С раннего детства оба они хорошо знали эту дорогу и легко добрались до места.
– Может, не надо? – вдруг услышала Василина голос Микольки.
– Нет, надо, – развернувшись к нему, сказала она, взяла покрывало с фонариком, и со словами: – Отвернись, мне стыдно, – постелила покрывало на осеннюю листву, сняла с себя все и села.
– Иди ко мне, – позвала она Микольку, не поднимая головы.
Он подошел, присел рядом и приобнял ее рукой. Она не шелохнулась. Тогда он повалил ее навзничь, одной рукой взял за грудь, а другой стал расстегивать на себе брюки. Потом той же рукой раздвинул ее ноги и лег сверху, той же рукой направил свое копье туда, откуда вышло все человечество, и вонзил его что есть силы так глубоко, как это только возможно. Василине показалось, что внутри нее что-то лопнуло, и ей стало нестерпимо больно, так что она закричала.
– Не ори, дура, услышат, – зарычал он ей в ухо, и зажал ей рот все той же рукой.
Василина устремила на него глаза, полные ужаса, а Миколька, тяжело дыша раздутыми ноздрями, вдруг вытащил свое копье и зашипел, диковато глядя на нее: «Первый раз на животик или в ротик». Василина извернулась и выскочила из-под него, попутно двинув без разбора ногой куда придется.
– Ой, ты что,