были сложены в стоявшей на полу коробке, Вех достал и прикрутил к специальным отверстиям каталки. Толстый длинный провод был вставлен в розетку, и лампы озарили тело Альберта Деффочини болезненно-жёлтым светом. За набором с хирургическими инструментами парень сходил к стеклянному ящику возле стола доктора Брайана, и принёс он небольшой голубой чехольчик, в котором всё и находилось.
– Включить камеру! Режим видеосъёмки! Таймер десять секунд! – точь-в-точь повторил Хемельсон свой предыдущий приказ. Он продолжил говорить заранее, ещё до начала записи: – Нам предстоит вскрытие черепа, временное восстановление мозговой активности путём нескольких инъекций и установка четырёх электрических пластин, выводящих сигналы мозга на экран. Мистер Молди, начинаем операцию через две минуты.
Две минуты были потрачены на то, чтобы найти два колпака и натянуть их на головы, а также обеспечить Веха медицинским халатом.
– Всё будет хорошо, мальчик мой, – любезно произнёс доктор Брайан, ощущая в поведении своего подчинённого нотки волнения. – Не переживай. Сделаем как обычно, и будет нам счастье. Ну-с, хватит пустой болтовни, надевай перчатки, маску – и вперёд.
Вех не заправлял операцией и даже не прикасался к металлическим штуковинам, которыми так ловко орудовал Брайан. Его задача состояла в краткосрочной помощи и прочих делах по типу «принеси-подай», но назвать эту работу бесполезной мог только человек, не имеющий представления о проведении операций, ведь многое зависело от скорости попадания в руки Хемельсона того или иного инструмента. Он довольно сильно переживал, в отличие от доктора Брайана, но на суету на первых порах не находилось причин. Всё было очень просто, и Брайан мог с закрытыми глазами распиливать лобную кость, после которой он переходил на боковые стороны и завершал вскрытие затылком. Пилил он грубой хирургической пилой.
Зрелище было крайне неприятным, особенно когда зубчатое полотно пилы окрасилось в вишнёвый цвет, и гнетущую эту неприязнь усиливал стойкий сырой мясной запах, свойственный, например, какому-нибудь морозильному цеху, где, насаженные на крючки, висят огромные мясные туши. Дальнейшие махинации над черепом в подробностях не нуждаются, так как могут вызвать крайне неоднозначные впечатления. Но какое могло получиться исследование без этих, на первый взгляд, жестоких и мерзких действий? Существует всё-таки в каждом человеческом организме скрытая система, позволяющая различать неприятное от приятного, хорошее от плохого, система, основанная на человеческой мере. Но научный прогресс не терпит таких систем, он вырывается за рамки человечности и в то же время (при удачных обстоятельствах и при правильном использовании продуктов научной деятельности) делает наш мир лучше. И всё выражается в готовности человека или общества перейти эту природой данную грань. Стоит ли? Тяжело дать точный ответ, когда настоящее неумолимо плывёт по бесконечной реке времени, и человеку, вместо размышлений и прогнозов на будущее, приходится