Все, что мне дорого. Письма, мемуары, дневники. Анатолий Приставкин

испугалась, что меня посадят по сфабрикованному обвинению.

      Мысль-то верная, найти лжесвидетелей, засунуть в СИЗО, где придется даже дышать в очередь, а через полгода выдать мое тело с извинениями, мол, простите, вышла ошибочка, он и вправду не виноват. Мариша же настояла, чтобы я написал короткое письмо и отдал в одно из посольств. Если что-то случится – я предупреждал, тогда проинформируйте общественность и помогите семье.

* * *

      25–26 ОКТЯБРЯ

      Особый день.

      Уезжал в Саратов на конференцию по помилованию. Первая возможность увидеть оппонента в лицо, хотя и тут все больше подставные, как Филимонов, замначальника ГУИНа (Главное управление исполнения наказаний. – М.П.). Главные кукловоды за кадром. Но все равно хоть можно было не из купленных статей, а открыто ИХ услышать. Шпарили, как по написанному, будто я и не выступал, хотя доклад мой был точный и все, что надо, я включил туда, все цифры, все факты.

      Но накануне вышла в «Парламентской газете» прегадкая и снова заказная статья про нас под названием «Почем помилование?». Хотелось сразу спросить: «Почем платили за статью?» Но вышла в день отъезда, и торопливо написали опровержение, не по сути, а вообще. По приезде Мариша сказала, что мы сделали глупость, опровержение дурацкое и она тут извелась.

      С этой вроде бы мелочи и началось.

      Слово за слово, я после бессонной ночи, она на взводе, ибо статья оголтелая. И мне выдает по первое число: «Я тебя предупреждала, что тебя не оставят в покое, если сам не уйдешь, а теперь и нам нигде нельзя показаться. Тычут пальцем: вот эти, Приставкины, которые нахапали миллионы за помилование. А у меня на хлеб денег нет!»

      И финал: «Или мы (семья), или твоя Комиссия. Уйдешь, все будет как прежде. Не уйдешь – мы так жить не сможем. «Товарищи» тебе не позволяют уйти, потому что у них ни у кого своей жизни нет, это все их эгоизм».

      Но у меня альтернативы нет. Бросить сейчас, в критический момент, Комиссию, значит предать своих, дело, которому отдано десять лет.

      Я только сказал: «Ни в чем вас не виню, делайте как хотите. Я могу уйти, уехать куда-то. Но жить на два фронта, там атака и дома, я не могу».

      – А ты предаешь семью, – сказала жена.

      Хочет сохранить, оберечь семью. А может, и меня. Ибо заговорила о грозящем мне инсульте. Мол, все такие дела заканчиваются в лучшем случае если не арестом, то инсультом.

      Разговаривали в моем кабинете, без Маши, я так настоял. Я сказал, что с ней поговорю отдельно.

      – Но мы вместе, это наша с ней общая позиция.

      Ультиматум.

      Публичные выступления и очерки

      (1990–2000-е гг.)

      Выступление в Немецкой школе им. доктора Гааза в Москве