Троцкого, посвященные началу II Мировой войны и роли кремлевского руководства в период 1939—1940 годов, практически не были ранее известны в нашей стране3. Вместе с тем, применяя марксистский классовый анализ, Троцкий давал очень точные прогнозы политических событий, связанных с советско-германским пактом о ненападении, с советско-финской войной и ее последствиями. Оппонируя тем аналитикам, которые усматривали в «советско-германском союзе» силу Сталина, Троцкий, напротив, указывал на второстепенность и трусливость кремлевской бюрократической верхушки, вынужденной приспосабливаться к более сильному противнику. «Отношение к войне у Гитлера и Сталина, в известном смысле прямо противоположное», – писал он. «Тоталитарный режим Гитлера вырос из страха имущих классов Германии перед социалистической революцией. Гитлер получил мандат от собственников, какою угодно ценою спасти их собственность от угрозы большевизма и открыть им выход на мировую арену. Тоталитарный режим Сталина вырос из страха новой касты революционных выскочек перед задушенным ею революционным народом. Война опасна для обоих. Но Гитлер не может разрешить своей исторической миссии иными путями. Победоносная наступательная война должна обеспечить экономическое будущее германского капитализма и вместе с тем национал-социалистический режим. Иное дело Сталин. Он не может вести наступательной войны с надеждой на успех. К тому же она не нужна ему. В случае вовлечения СССР в мировую войну, с ее неисчислимыми жертвами и лишениями, все обиды и насилия, вся ложь официальной системы вызовут неизбежно глубокую реакцию со стороны народа, который совершил в этом столетии три революции. Никто не знает этого лучше, чем Сталин. Основная идея его внешней политики: избежать большой войны». Рубежом, который вскрыл перед всем миром внутреннюю слабость кремлевского военно-политического руководства и приблизил начало войны Германии против СССР, Троцкий справедливо считал советско-финскую войну, поставившую Сталина в тупик: «Период относительной устойчивости международных отношений пришел к концу. Начались грозные конвульсии. Близорукий эмпирик, человек аппарата, … Сталин оказался застигнут врасплох. Большие события ему не по плечу. Темпы нынешней эпохи слишком лихорадочны для его медлительного и неповоротливого ума. Ни у Молотова, ни у Ворошилова он не мог заимствоваться новыми идеями. Также и не у растерянных вождей западных демократий. Единственный политик, который мог импонировать Сталину в этих условиях, был Гитлер. Ecce homo! У Гитлера есть все, что есть у Сталина: презрение к народу, свобода от принципов, честолюбивая воля, тоталитарный аппарат. Но у Гитлера есть и то, чего у Сталина нет: воображение, способность экзальтировать массы, дух дерзания. Под прикрытием Гитлера Сталин попытался применять методы Гитлера во внешней политике. Сперва казалось, что все идет гладко: Польша, Эстония, Латвия, Литва. Но с Финляндией вышла осечка, и совсем не случайно. Финляндская осечка открывает
