может, кабинета даже нет?
Увижу, может, только паука,
На книгах пыль, на книгах паутина,
Слова остались – не осталось сына.
И смысл уносит времени река.
Стихи, которым скоро двести лет,
Читают равнодушно чьи-то дети,
Им все равно, что нет меня на свете.
И сына нет. И значит, внука нет.
Я новый мир не предаю суду,
У нас и не такое раньше было.
Пойду и посмотрю свою могилу.
А может, и могилу не найду.
И если не пойму я этот свет,
То что с того? Став неземною тенью,
Не стоит долго думать о забвенье.
А может, и могилы даже нет.
И к лучшему. Кому следить за ней?
Кому следить, чтоб было справедливо,
Чтобы всплакнули незабудки с ивой
Над жизнью промелькнувшею моей.
Прощай, мой кабинет. Ты стал чужой.
Я сына пережил. И мы с ним вместе
В небесном доме лет, наверно, двести
Живем – не плачем. Я пойду домой.
«И земля, и все дела сгорят…»
И земля, и все дела сгорят,
Все пойдет в огонь – усилит пламя.
Почему мы верим: говорят
Души неизбежными словами?
Почему невольникам греха
Кажется, что мы коснулись сути
Неустанным зрением стиха
О прошедшей навсегда минуте?
Алиса Ганиева
Родилась в 1985 году в Москве. Детство и юность провела в Дагестане. Окончила Литературный институт имени Горького. Публиковалась в «Московском вестнике», «Литературной России», «Новом мире», «Вопросах литературы», «Знамени», «Литературной учебе» и многих других изданиях. Автор книг «Салам тебе, Далгат!», «Полет археоптерикса», «Праздничная гора», «Оскорбленные чувства», «Ее Лиличество Брик на фоне Люциферова века». Лауреат премии «Дебют», «Триумф», Горьковской премии. Живет в Москве.
В трубу
Рассказ
Бывший делец Исаев и фотограф Конюшин за долгую дорогу превратились в почти неразлучных друзей. В вагоне было просторно. Кто-то читал, кто-то пялился на мелькавшие в окнах картинки полей под грозовым сиреневым небом, другие, как обычно, шлялись по поезду или дрыхли в спальных купе.
– Вот когда я ездил на обычных поездах, а не в вакуумных, как этот, то обратный путь всегда шел быстрее, – говорил Исаев, прихлебывая сладкий чай из стакана. – А тут как-то все размыто. Непонятно, в какую сторону мы несемся, то ли на запад, то ли на восток.
– Как это непонятно, а пейзажи? – возразил Конюшин, кивая на поля в окне. Его куцый хвостик, прихваченный черной резинкой, дернулся, словно вспугнутый воробей.
– Ну, тут что справа, что слева – одно и то же. Тайга, избенки. А могло бы быть разнообразнее. Программист сдешевил.
Исаев стукнул по голографическому стеклу окошка и громко икнул. Конюшин собрался ответить, что мозг наш недооценивает длительность новой дороги и переоценивает длительность старой, отсюда и сбой, но вместо этого покосился на стакан Исаева и буркнул:
– Ты бы осторожнее держал стаканчик. А то ведь все перебьешь. Не хватит нам на дорогу.
– Да