что бы дали вам деньги? Клевета о жидовских деньгах, которые вы будто бы взяли, падет сама собой. Не так ли?
Он, несколько перегнувшись через столик, который нас разделяет, пристально смотрит в глаза. И я невольно приковался к его глазам. Они были серые, стального цвета. Веки были приспущены, но сквозь эту щель его взгляд, стальной, давил свинцом на мои веки; мне все больше хотелось спать.
Он продолжал:
– Вам нужно, просто вам необходимо узнать, кто убил мальчика. Ведь он же убит? Это-то уж верно. Но кто? Кто?
Слова эти с огромным убеждением падали на мой мозг, но вместе с тем и стальные глаза давили на меня и что-то приказывали. Я спросил, повторил, как бы засыпая:
– Да, кто, кто?
Он наклонился еще ближе ко мне. Говорил:
– Есть такой человек. Такой человек, который все знает…
– Кто, кто?
– Григорий Ефимыч…
При этом имени я встрепенулся:
– Распутин?
– Да. Он может сказать, если захочет, кто убил Андрюшу Ющинского.
Но я уже пришел в себя. Сверкнула мысль: «Этот демиевский почтмейстер пытался меня загипнотизировать. Но я не засну!»
В это же мгновение он положил свою руку на мою. И воскликнул:
– Ну и нервный же вы человек, Василий Витальевич!
Я ответил:
– Да, я нервный человек. И потому не будем продолжать этот разговор. К Распутину не считаю возможным обращаться. Благодарю вас за сочувствие.
И встал.
Он ушел, а я думал о том, что Распутин, как говорили, принадлежит к секте так называемых сибирских хлыстов. Это таинственная секта, отличающаяся развратом на религиозной почве. Ее учение вкратце. Без раскаяния нет спасения. Без греха нет раскаяния. Надо грешить, чтобы раскаиваться и в раскаивании обретать спасение.
Хлысты всегда были именно сектой, в коллективе они развивали свои способности. Способности же хлыстовские таинственны и могущественны. Распутин не был один. Вокруг него всегда был круг людей, ему подчинявшихся и, может быть, от него некоторым приемам научившихся. Я знал, что и в Киеве у него есть какие-то опорные пункты. Когда он приезжал, он иногда жил у некого Размитальского. Он был содержателем ссудной кассы, маленьким банкиром. Размитальский был еврей, быть может, крещеный. Во всяком случае, он был твердый монархист. Когда его арестовали после Октябрьской революции, спросили:
– Вы монархист?
Он ответил безбоязненно:
– Да, я монархист. Был и есть…
– Но не будете больше!
И его расстреляли.
Но это случилось позже, в 1917-м или 1918-м. А тогда, в 1913-м, после ухода почтмейстера я ощущал прикосновение какой-то тайны и думал: «Прислали его ко мне… Размитальский или сам Распутин… Или он пришел сам по себе?»
Этого я никогда не узнал и не узнаю. Впрочем, тогда, в 1913 году, для лиц моего образа мыслей всякое общение с Распутиным почиталось невозможным. Мы думали, что Распутин губит династию и с ней и Россию.
Теперь же я думаю, что, может быть, стоило запачкать свои «белые руки»