а прозрачно-сиреневое, и на нём не сыскать ни единой звёздочки. Кедры вокруг – словно былинные богатыри. В просветах между ними мерцают бриллиантовыми искорками крупные снежинки. Река перламутром выливается из-за поворота и, тускнея, убегает под хребет, заглатывающий её огромной каменной пастью. Боже, я попал в сказку!
Кликнул Луксу. Он тоже потрясён и что-то шепчет на своём языке. Притихшие, вернулись в палатку, однако, не выдержав, я вновь вышел и долго стоял среди этой неземной красоты. От избытка чувств вонзил в тишину этой необычной ночи полурёв-полустон. Эхо, недовольно откликнувшись, заметалось по распадкам и стихло в сопках.
ТАЁЖНАЯ АЗБУКА
Утром, пока в печке разгорались дрова, Лукса успел одеться, умыться. Подогрев завтрак, он растормошил меня:
– Вставай, охоту проспишь.
Я вылез из спальника, размял затёкшие ноги и налил в эмалированную кружку чай.
– Чего не умываешься? – удивился Лукса.
– Холодно, – поёжился я.
– «Холодно, холодно», – передразнил он. – Как со вчерашним лицом ходить будешь? Тайга пугается. Соболь уйдёт, ёлка-моталка.
Поневоле пришлось натягивать улы и выходить на мороз. Зачерпнул ключевой воды и обдал лицо. От первой пригоршни сжался как пружина – ох и жжёт! Вторую уже не почувствовал,
а третья даже вызвала прилив бодрости. Настроение поднялось, захотелось поскорее приняться за дела. На дне ключа заметил золотистые чешуйки, вымытые водой из кладовых сопок. Интересно, что это за минерал? Подцепил на лезвие ножа одну пластинку и понёс показать Луксе.
– Я не понимаю в них, – простодушно признался тот.
– На золото смахивает.
– Может… Раньше китайцы мыли здесь. Такие чешуйки и в соседних ключах встречаются.
После недолгих сборов Лукса повёл меня учить премудростям промысла пушнины.
Мягко ступая, он ловко лавировал в густых зарослях: только суконная шапка-накидка мелькала в просветах между стволов. Мне приходилось то и дело ускорять шаг, чтобы не отстать. Большое преимущество в росте не выручало. Умение Луксы безошибочно выбирать самый удобный путь в густой чаще поражало. И если я пытался самостоятельно найти более короткий и удобный проход, то отставал ещё больше.
При ходьбе охотник не расставался со специальным ясеневым посохом – первейшей принадлежностью каждого удэгейца-промысловика. Выглядит он так: верхний конец широкий
в виде лопаточки (она используется для маскировки капканов снегом), в нижний врезан кривой и острый клык кабарги (им тормозят и рулят при спуске с крутых склонов на лыжах).
С остановками миновав пойменный лес, полезли в сопки. Лукса учил читать встречавшиеся следы, определять их свежесть.
Гладкий, округлый след, по его словам, бывает у здорового, упитанного соболя; узкий, неровный – у слабого, худого. У такого и шкурка плохая. Мех редкий, тусклый. У сильного соболя мах прыжков широкий, почерк стёжки спокойный, уверенный. В тёплую снежную погоду ходят только молодые соболя, да