этом догадаться, – с презрением сказал он. – В тебе никогда не было силы, достойной немийца.
Только его грубые слова и заставляли меня держаться на ногах. Они напомнили мне о гордости, которой он меня научил, и лишь это не давало мне скорчиться на полу и заплакать.
– Я снисходителен, – произнес он, – и я оставлю тебе твое имя. Фамилию «эс-Ретнея» ты больше никогда не сможешь использовать. А теперь убирайся с глаз долой.
Мне пришлось напрячь каждую мышцу, чтобы не броситься вон из комнаты, а с достоинством кивнуть, а затем, сохраняя самообладание, развернуться и точно рассчитанными шагами направиться к двери. По какой-то причине дверь стала тяжелее, и я едва открыла ее.
Проходящие по коридорам люди смотрели на меня. Может, они уже знали? Может, мой отец – может, князь эс-Ретнея уже обо всем сообщил? Или это они уставились на мою деревенскую одежду, словно боялись, что блохи и вши перескочат с моих штанов на их длинные шелковые платья?
С высоко поднятой головой, упорно сдерживая слезы, я поспешила мимо них, отчаянно желая ощутить под подошвами своих сапог землю и траву, а не мягкие ковры, устилавшие коридоры замка. Я убеждала себя, что ничего не изменилось. Уже два года я жила в изгнании в низине. Туда князь отправил мою мать после того, как она созналась, что не любит его. Я до сегодняшнего дня не знала, был ли у нее кто-то другой, и если да, кто это, и был ли вообще этот мужчина еще жив или уже давно умер. Могло ли оказаться правдой, что у моей мамы был любовник, который… являлся моим отцом?
Князь не проявил сострадания и изгнал свою жену со двора, хотя из-за болезни увядания она не могла пройти и сотни шагов. Тогда я отправилась вместе с ней, хотя из-за этого мне пришлось бросить учебу, и это сильно задело его. И все же он сквозь слезы признал, что уважает мое решение, назвал меня мужественной и верной, потому что я пожертвовала тем, что так сильно любила.
А теперь?
Теперь настал момент моего окончательного падения. Я больше не была его дочерью, я была ничейной дочерью. Беззащитной. Сто́ящей не больше домашнего скота.
Словно заблудившись в кошмарном сне, я пробежала через замок и ушла уже довольно далеко. Уйти в ничто. Ничья дочь. Я была далеко, я не знала, где я, и мне нужна была какая-то опора, чтобы не исчезнуть.
Аларик! Нужно пойти к Аларику, пусть он заключит меня в объятия и шепотом скажет мне, что все будет хорошо, что то, во что я верю, правильно.
Но Аларик был в деревне, он строил стропила одному из наших соседей, а спуск в долину займет много часов, до глубокой ночи.
Слезы затуманивали глаза. Наконец я оказалась перед покоями Вики. Моя рука слабо постучалась в ее дверь. Нет ответа.
– Вика, – крикнула я, чувствуя, что голос вот-вот сорвется. Никто не открыл. Разумеется, нет, как глупо с моей стороны. Она же сейчас в университете.
Я в растерянности повернулась. Пойти домой, встретиться с Алариком – единственный вариант. Долгая дорога мне поможет. Когда ступни начнут болеть, а ноги станут тяжелыми, сердце уже не будет так мучительно болеть. Оказавшись в полном одиночестве среди скал Волариана, я могла