неразумия, жестокосердого самоослепления, но и непосредственно служат собственной крайней противоположности. Даже цветущее дерево лжет в тот миг, когда его цветение воспринимают без тени ужаса; даже невинное «Как красиво!» предстает оправданием унижения наличного бытия, отличающегося от других, и нет более ни красоты, ни утешения, кроме как во взгляде, брошенном на ужасное, способном вынести его вид и при всем неприукрашенном осознании негативности утверждать возможность лучшего. Настоятельно рекомендуется не доверять ничему непринужденному и легкомысленному, никакому наплевательству, подразумевающему уступчивость перед всевластием существующего. Недобрый подтекст приятного довольства, который прежде ограничивался здравицей беззаботности, давно распространился и на более дружелюбные движения души. Случайный разговор в поезде с попутчиком, кое-каким словам которого, дабы не возникло перепалки, поддакиваешь, хотя знаешь, что они в конечном счете чреваты убийством, – уже в значительной мере предательство; ни одна мысль не застрахована от того, что ее передадут дальше, и достаточно лишь высказать ее не в том месте и не в том понимании, чтобы поставить под угрозу ее истинность. Как бы я ни остерегался, любое посещение кинотеатра делает меня глупее и хуже. Само стремление к общению есть участие в несправедливости, ведь благодаря ему охладелый мир представляется таким, в котором еще можно общаться с другими, а непринужденное, приветливое слово только способствует тому, что воцаряется молчание, – ведь, идя на уступки собеседнику, говорящий лишь еще более принижает самого себя как собеседника. Злой принцип, изначально таившийся в общительности, в эгалитарном духе проявляет всю свою чудовищность. Снисходительность и почитание себя не лучше других суть одно и то же. Подстраиваться под слабость угнетенных – значит утверждать в этой слабости предпосылку господства и в самом себе взращивать грубость, глупость и склонность к насилию в той мере, что потребна для осуществления господства. Если при этом на последней стадии утрачивается снисходительность и видится одно лишь уравнивание, то именно при подобном абсолютном затушевывании отношений власти со всей непримиримостью проявляются замалчиваемые классовые отношения. Для интеллектуала единственный способ хоть как-то проявить солидарность – блюсти никем не нарушаемое одиночество. Всякое сотрудничество, вся человечность общения и участия есть не что иное, как маска молчаливого согласия с бесчеловечностью. Следует быть сопричастным страданиям людей: малейший шаг навстречу их радостям есть шаг к ужесточению их страданий.
6. Антитеза. Тот, кто отказывается от сотрудничества, подвержен опасности полагать себя лучше других и злоупотреблять своей критикой общества, обращая ее в идеологию ради личного интереса. Неуверенно пытаясь уподобить собственное существование нестабильному образу правильного существования, он должен помнить об этой