в разворошенное место, стал закидывать его головешками и углями. Мы с любопытством за ним наблюдали.
Сделав дело, он уходит продолжить свою работу. И вновь наступает тишина.
Я окидываю взглядом дали поля, любуюсь величием их. Свежие борозды видятся мне что волны необъятного моря, краски которого я знал из картинок и кино. В мальчишеской той мечтательности полнилось сердце простором полей. грезились бескрайние волны ещё недавно раскачивающейся здесь на ветру, густой ботвяной зелени. И даже теперь, когда ботва почернела и повяла, простор отливал волнами, уходящих к темнеющему у горизонта лесу, борозд. Вспоминались несравненные, уходящие дали полей с пшеницей и рожью, отливающие светлым золотом, и густо волнующиеся даже на малом ветру. Мимо тех полей мы часто ходили в лес за малиной и по грибы, любуясь тем необъятным и колыхающимся простором. А поле льна, что открывалось следом и вовсе вселяло светлую романтику дальних морских дорог. При безудержном цветении его растений, всё оно светилось, умиляющей сердце и глаз, нежной голубизной…
– Айда поможем трудовым людям в их нелёгких делах, – звенит опять чей -то голос.
– Айда, – дружно откликается детский хор.
Бежим к женщинам, подбирающим с земли и достающим из под ворохов её, картофель.
Те улыбаются, вначале скромно пытаются отказаться, но всё же принимают предложение. И мы разделившись по работницам, азартно помогаем им, – собираем клубни в вёдра, держим для высыпания в раскрытии мешки, а то и сами высыпаем туда грузное содержимое стоговых вёдер. Вначале весело с друзьями и с колхозниц переговариваемся, но потом незаметно уходим в работу, – трудимся почти молча.
Попутно скажу, что колхозная работа была нам, особенно в старшем детском возрасте, весьма желанна, – в душе поднимала нас на некую жизненную высоту. И многие старшеклассники, особенно те, что покрепче, во дни летних каникул нередко приглашались на те работы. В общем – то, к ней стремилась и вся остальная взрослеющая детвора. Не из-за денег, – платили нам мизер, – а повторюсь: чисто из-за престижности…
И вот уже солнце склонилось к закату.
– Ну, вот и делу конец! – прерывает тишину крепкий мужской голос. Это Алексей подошёл к костру, возле которого уже молча рассаживались женщины. Разворошил большим ольховым суком головешки и угли, и опрокинул, обнажившееся там, ведро. Из ведра во все стороны брызнули пышущие жаром, но совсем не обгоревшие, клубни.
Смачно пробуя картофелину на ходу, Лёша подошёл к лошадиной паре, выпряг её из плуга, – Белугу и Былинку. Поблагодарил их за работу лёгкими похлопываниями по шеям и крупам. Животные тоже, казалось благодарили его взглядами широких и ласковых глаз. – Вот эта, конечно, жидковата будет, – потрепал он ещё раз Былинку, – а так, молодцы, не подвели, – сделал своё заключение пахарь и повернулся от них к костру. Благодарные лошади тоже потрепали пахаря за плечи