действительно бессильны защитить меня, то я готов отказаться от власти.
– Это также невозможно, – возразил Норманс, – страна не может лишиться законного правителя, а наследника у вас нет. Вы должны решиться: или все будет как прежде, при вашем отце, или неминуемая смерть, третьего не дано.
– Хорошо, я подумаю, – пообещал Конвенту герцог Якоб.
Восстанавливать прежние порядки молодой герцог не захотел. И остаться на престоле не мог. Якоб попросил друга соорудить механическую куклу.
– Понимаешь, Йенс, нужно, чтобы кукла была хоть как-то на меня похожа. Пусть даже отдалённо. Такая, которая могла хотя бы немного говорить и двигаться.
– Мои опыты только в самом начале, и не обещаю, что получится хорошо, но всё же постараюсь, – пообещал Йенс.
Через несколько дней в разных частях страны начались беспорядки. Городское собрание Арконы объявило Якоба «ненастоящим» правителем, поскольку разрушаются основы государства, созданные прежним правителем. Разве мог бы «настоящий» герцог пойти против воли своего отца?
Охрана замка едва сдерживала натиск толпы. Негодующие крики были хорошо слышны в замке, когда Йенс представил другу свою работу. Кукла получилась плохо похожей на герцога Якоба и совершенно не могла ходить. К тому же она знала всего несколько слов: «я думаю», «посмотрим», «наказать», «благо Верании», «во имя народа» и тому подобное. Рта кукла не открывала, глухой голос шёл откуда-то изнутри из какого-то скрытого механизма, но зато могла шевелить руками и качать головой. При всех этих недостатках молодой герцог остался доволен работой друга.
Куклу хорошенько привязали к трону, чтобы она ненароком не упала, а Якоб стал поспешно готовиться к отъезду. Он решил тайно покинуть страну. Зря говорил Норманс, что третьего не дано. Уже перед самым побегом Якоб предложил Йенсу последовать за ним.
– Подумай, зачем нам всё это нужно? Мы пытались изменить страну, но никто из Конвента нас не поддержал. Бургомистр говорит о благе народа, но что для этого сделал? Всё время занимался интригами? Его волнует только личное благополучие и больше ничего. А Конвент всё время разглагольствует о том, как хорошо им было прежде. Это сборище бездарей и бездельников. Мы дали свободу музыкантам и художникам, и чем они нам отплатили? Поют про нас похабные частушки. Вернули в страну ремесленников, но даже они нас не поддерживают, ни одного шиллинга не дали на строительство дорог. Тогда пусть без меня решают, как им жить. Хотят как при отце – это их воля. Я пленником в бездействии много лет прожил на Ругии не для того, чтобы сейчас, заточённым в крепость, смотреть, как рушатся мои идеалы.
– В тебе говорит обида. Ты имеешь право…
– Знаешь, друг, всё намного сложнее. На что и на кого обижаться? Чтобы сделать то, о чём мы с тобой мечтали на Ругии, надо через многое переступить, заплатить высокую цену. Может, слишком высокую. Неподъёмную для Верании. Это не способен сделать ни я, ни мой народ. Должна быть сила гения, а этого фатально нет. Именно