рукам мадам Кардамон. Мои волосы были уложены в свободную прическу со слегка убранными назад передними локонами, их фиксировала чудесная серебряная диадема с розовым жемчугом, оттенявшим мой естественный румянец. Макияжа на мне практически не было, мне лишь слегка подвели глаза темным перламутром и увлажнили губы. Одета я была в платье, которое сама когда-то сшила для консумации Амариллис. Помнится, девственность ее тогда ушла почти за тысячу золотых диналиев. Больше, если верить мадам Кардамон, в свое время заплатили только нашей матери.
Вдруг, мне стало противно от того, что в этом же самом платье, легком, воздушном, облегающем по корсету до талии и затем ниспадающем прозрачной, точно золотистое облако тканью, когда-то лишилась девственности моя вредная старшая сестра. Будто я, в самом деле, не достойна иметь свой собственный судьбоносный наряд.
Я пнула подол изящной ножкой, отчего она проскользнула в соблазнительный вырез, что шел до самой талии. Начала смеяться. Вот оно, значит как – стоило дурнушке на пять минут стать красавицей и она уже носик ведет. Видимо, капризность непременный спутник неземной красоты.
Что особенно понравилось – так это мой собственный смех. Такой чистый, приятный, словно маленькие колокольчики звенят в саду, не то что был у меня раньше! Я еще раз улыбнулась своему отражению обворожительной юной улыбкой и закружилась перед зеркалом, с удовольствием наблюдая, как невесомая, деликатно искрящаяся ткань обхватывает мои бедра, голени, соблазнительно открывает то, что под подолом этой юбки, прикрепленной к нежно-розовому шелковому корсету, ничего нет.
Я вскрикнула от неожиданности, когда поняла, что не одна наслаждаюсь своей внешностью. Наблюдатель протянул ко мне руки ладонями вперед, демонстрируя что бояться совершенно нечего. На лице короля Генриха Третьего застыла восхищенная улыбка. Его зеленые глаза блестели, – да, зеленые, к сожалению, не серые, – и отражали крайнюю степень заинтересованности в увиденном.
– Вы так прекрасны, госпожа… прошу вас, скажите мне свое имя!
«О, я уже и госпожа» – поразилась я и попыталась взять себя в руки. Мадам советовала вести себя застенчиво, как чистая и непорочная девушка, ну что ж, это было не так сложно, как могло показаться. Я смущенно улыбнулась и, словно маленький волшебный зверек, кинулась к кровати, чтобы спрятаться за балдахином и уже оттуда сказать ему оттуда:
– Лобелия, господин мой. – Ах, до чего же нежно и приятно теперь звучал мой голосок. Таким уже не пошлешь молочника демонов пасти, за то что опять молока не долил или масло прогорклое принес.
– Ах, Лобелия, – попробовал он на вкус мое имя, – в моей стране растут цветы с таким названием и у некоторых сортов цвет именно такой, проникновенно синий, как у ваших прекрасных глаз.
Никогда бы не подумала, что и меня мама назвала как цветок. С Амариллис и Валерианой все ясно, такие и у нас в саду растут, но Лобелия… я почему-то всегда думала, что это как-то связано с моим лбом. Ну, вроде того что мама думала, что раз я уродина, то непременно буду