обобрать. Он же сказал им:
– Господа, я беден как черт знает что. Прошу вас, пощадите меня! У меня еще осталось несколько экю, вот мы на них и выпьем, ведь это аиrит potabile[187], а чтобы уплатить вам за проезд, я продам свою лошадь. Вы вполне можете считать меня своим, ибо нет человека, который лучше, чем я, умеет сцапать, обчистить, ободрать, ощипать, выпотрошить, а потом и полакомиться. По случаю моего благополучного прибытия пью здоровье всех добрых собутыльников!
С этими словами Гимнаст откупорил свою флягу и, накренив ее, отпил на совесть. Разбойники разинули пасти и высунули языки, точно борзые собаки, в чаянии допить после него, но как раз в это время сюда подоспел узнать, в чем дело, военачальник Трипе. Гимнаст протянул ему флягу и сказал:
– Пейте, ваше высокоблагородие, пейте, не бойтесь, я его уже пробовал, – это из Лафе-Монжо.[188]
– Что такое? – воскликнул Трипе. – Ты смеешь, невежа, издеваться над нами? Кто ты таков?
– Я человек бедный, – отвечал Гимнаст, – бедный как черт знает что.
– А-а, ну если черт тебя знает, тогда я тебя пропущу, – рассудил Трипе, – потому черти и все их знакомые и родные ни податей, ни пошлин не платят. Только я еще никогда не видал, чтобы бедные родственники разъезжали на таких добрых конях. Вот что, господин черт, слезайте-ка, – на вашем коне поеду я, и если он не понесет меня стрелой, то понесете меня вы, господин черт, потому уж очень я люблю, когда меня черт несет!
Глава XXXV
О том, как Гимнаст ловко убил военачальника Трипе и других Пикрохоловых воинов
Слова Гимнаста кое-кого напугали, и, вообразив, что это переодетый черт, убоявшиеся начали обеими руками креститься. Один же из них, по прозванию Жан Добрый, предводитель сельского ополчения[189], достал из своего гульфика молитвенник и довольно зычным голосом крикнул:
– Agios ho Theos![190] Если ты послан Богом, тогда говори! Если же ты послан кем-то другим, тогда уходи!
Но Гимнаст и не думал уходить; многие после этого стали разбредаться, а Гимнаст все примечал и мотал себе на ус.
Он сделал вид, что намерен спешиться, и, наклонившись влево, со шпагой на боку ловко перевернулся в стремени, затем пролез под конским брюхом, подпрыгнул и обеими ногами, но только задом наперед, стал на седло.
– Надо б сделать мне по-другому! – сказал он.
С этими словами он, подскочив на одной ноге, сделал поворот налево, и расчет его оказался до того точен, что он снова занял исходное положение, решительно ни в чем его не нарушив. Тогда Трипе сказал:
– Гм! Я сейчас этого проделывать не стану, у меня есть на то причины.
– Ах ты, пакость какая! – воскликнул Гимнаст. – Промазал я! Придется еще раз.
Тут он, выказав изрядную силу и ловкость, сделал совершенно такой же прыжок, но только с наклоном вправо. Затем, ухватившись большим пальцем