Согласен, – Дронго заметил, как в зал вошла спутница Шокальского. Она была высокого роста, спортивного телосложения. Коротко стриженные темные волосы, заметно выделяющиеся скулы. Ей было лет сорок, но она выглядела достаточно хорошо для своего возраста. Дронго даже подумал, что очень хорошо. У нее были серые холодные глаза. Войдя в зал, она внимательно осмотрела всех присутствующих. Дронго подумал, что так входят в комнату сотрудники полиции или спецслужб. Незнакомка взглянула на флегматичного англичанина, уже успевшего докурить свою сигару, посмотрела в сторону Дронго и неподвижно сидевшего комиссара. И лишь затем подошла к столику Шокальского, усаживаясь немного в стороне, как обычно садятся телохранители. Шокальский чуть повернулся в ее сторону и посмотрев на своих русских собеседников, быстро представил свою спутницу.
– Пани Томашевская, – сказал он достаточно громко, чтобы его услышал и Дронго. Больше он ничего не добавил, очевидно решив, что и этого вполне достаточно. Наверняка Томашевский исполнял при нем роль своеобразного телохранителя.
– Вошедшая дама села чуть в стороне, не принимая участия в беседе, – пояснил Дронго, обращаясь к комиссару.
Тот кивнул головой, продолжая дымить. Мурашенков, уже заметно нервничая, доказывал своему собеседнику неоспоримость собственной позиции, но Шокальский парировал все его доводы. Они даже не заметили, как постепенно повышали голос, и Дронго начал улавливать отдельные слова.
– У вас... не получится... – горячился Мурашенков, – мы... стоимость контракта... Вы только посредники...
– Европейское единство... – возражал Шокальский, – ваше присутствие на рынке...
Комиссар сохранял хладнокровие, даже не спрашивая Дронго, о чем именно говорят собеседники. Дронго, вспомнив о Брюлее, смутился.
– Извините меня, комиссар, – пробормотал он, – я увлекся их спором.
– Я ждал, пока ты решишь сообщить мне, о чем именно они спорят, – сообщил комиссар.
– Русские говорят о том, что у поляков ничего не получится. Очевидно, делегация из Москвы предлагает гораздо больше денег, чем могут предложить поляки. К тому же поляки не являются основными покупателями и выступают в качестве посредников. Шокальский говорит о европейском единстве, намекая, что подобный контракт не отдадут русским. Они продолжают спорить, не могут договориться.
Мурашенков заметно нервничал. Он оглядывался на Сарычева и нервничал еще больше. Очевидно, его беспокоила позиция Шокальского. Наконец он не выдержал.
– У вас ничего не выйдет, Шокальский, – зло сказал Мурашенков, – в Европе нет такой компании, которая могла бы дать больше нас. Мы предложим в два, в три, в четыре раза больше, и все равно станем победителям. При любом исходе, Шокальский. Вы меня понимаете? При любом раскладе мы будем победителями.
Он поднялся. Сарычев поспешил встать вслед за ним. Шокальский с любопытством посмотрел на обоих.
– Только одно маленькое уточнение, пан Мурашенков, – мягко произнес он, хитро улыбаясь, – я говорил о европейском единстве,