долго склонял её на сожительство, она пнула так сильно, что он её возненавидел и при встрече что-то долго шипел ей вслед.
Но ей нужен был только он, Олежек… Небольшого роста, он походил на молодого Бонапарта. Любил поговорить (им приходилось встречаться в его кабинете – исключительно по делу, и естественно, она и виду не подавала, как сильно он ей нравится), болтал он просто без умолку, но его болтовня была ей приятна, и было даже немножко смешно, когда он высказывался, хотя видно было, что он совсем не прожженный пройдоха, которые обычно попадают на такие «хлебные» места, а обыкновенный деревенский мужичок, в чем-то даже немного наивный…Однажды он кому-то звонил, чтобы помочь ей с дровами, и сказал такую фразу: «Вот тут у меня сидит женщина лет шестидесяти…» А ей-то уже было намного больше! Но её порадовала такая ошибка в оценке её возраста, потому что она люто ненавидела, когда её малокультурные граждане называли «бабулей», ведь объективно она ею не была, потому что, как пионерка, была способна на любые «подвиги».
Но всё это было совершенно безнадёжным мероприятием, и ей пришлось наступить на горло своей песне, потому что она никогда бы не получила желаемого. А она всё-таки, несмотря на любовь к несбыточным мечтам, была пейсатель-реалист.
Да, чукча был не читатель, чукча был пейсатель… Читать она перестала давным-давно. Зато написала двадцать (!!!) книг. Их почти никто не читал. Неинтересна была она широкой публике, ведь массы зачитываются любит Гарри Поттером. Или, на худой конец, читают Донцову и подобных ей. Это верх того, что могут переварить их хилые мозги.
И всё время он слышала упрёки: «Вы пишете только про себя!» Милые мои, а кого ж человек лучше всех знает, как не себя? Она вполне отдавала себе отчёт, что в этом был элемент какого-то духовного онанизма. (Это она почитывала «Психологическую газету», которая приходила к ней на имейл – дочка у неё по специальности была психотерапевтом, так надо же было знать, что это такое и с чем эту психотерапию едят. Так вот она как-то прочитала весьма оригинальную статью какого-то маститого профессора, где он сравнивал работу психотерапевта по скайпу и вживую как мастурбацию и реальный секс. И ещё поправила его в комменте – он назвал её любимого философа Мераба Мамардашвили Зурабом. И это явно была не случайная опечатка, ведь если бы он его много читал и хорошо знал, то не ошибся бы! Правда, Мамардашвили – очень сложный товарисч, не каждому по зубам).
Ей уже давно пора было писать мемуары, потому что за спиной была хуча туева лет. И надо было успеть написать, потому что скоро будет уже поздно – не останется сил, ни моральных, ни физических. Правда, старухой она себя совсем не чувствовала. До такой степени не чувствовала, что иногда по ночам ей очень хотелось присутствия рядом молодого мужичка. Но не абы какого, а вполне определённого…
В мемуарах обычно перво-наперво упоминают детство. Ну, детство было как детство, ничего особенного.