же время, с информацией о господине Тетерине, – прямо не отвечая на вопрос Тибо-Колотушки, ответил Алябьев, потом чуть подумал и добавил: – Тогда и насчёт доли поговорим, то есть, о части моего обязательства, которую вы возьмёте на себя.
– Мсье, а если я не управлюсь до назначенного вами времени?
– Тогда на следующий день. Но это уже самый крайний срок.
Тибо согласно кивнул, и мужчины крепко пожали друг другу руки.
После того, как они расстались, Алябьев направился к арендатору гаража, где покоился его сломанный автомобиль. В какой-то миг посетила мысль: «А что? Деньги сейчас есть. Может быть, потратиться на запчасти, починить машину, плюнуть на этого самого Тетерина и продолжить работать, как работал? Жить, как жил, пока не придёт тот день, когда отнесут в яму на Сент-Женевьев-де-Буа!1» Но одновременно и подумалось: «Но жить, как жил, что-то больше не хочется: в бедности и в вечных долгах. А Лилиан? Думать о ней каждый день и понимать, что кроме своей любви и бедности ничего не сможешь ей предложить – это … это даже и слов-то таких нет, как тошно. Да что тошно – катастрофично! А четверть миллиона франков на дороге не валяются!»
То есть, в этот четверг, час и минуту Сергей Сергеевич Алябьев на шестьдесят процентов был согласен с предложением Дмитрия Ивановича Тетерина: ехать в Россию и привезти из неё в Париж некую шкатулку, умещавшуюся в большой дорожный саквояж.
Расплатившись с господином Дюпоном за аренду, Алябьев сообщил ему, что арендовать гараж он больше не будет, и в завершение предложил:
– Мсье, нет ли у вас желания купить мой фургон за приемлемую для вас цену?
– Ха! Зачем он мне, мсье? Разве что в металлолом.
– Это вы зря, – возразил Сергей Сергеевич. – Достаточно только купить нужные запчасти, повозиться с мотором, и автомобиль ещё послужит. У меня у самого, к сожалению, нет на это денежных средств. Арно! – окликнул он большого механика с пасмурным лицом, и когда тот подошёл, спросил: – Можно ли починить мой автомобиль?
Арно Бонье, надо сказать, всем механикам механик, вытер запачканные маслом руки о такую же грязную тряпку, сунул её в карман халата, подумал и уверенно сказал:
– Были бы деньги. Насколько мне известно там проблема с цилиндрами, а так… Авто ещё вполне крепкое, и внешний вид у него тоже ещё вполне приличный – не чета некоторым.
– А ты возьмёшься починить? – заинтересовался Дюпон.
– Отчего нет? Возьмусь. Я и не таких мертвецов оживлял. Были бы деньги.
– Тьфу, заладил: деньги-деньги! – с досадой плюнул Дюпон и спросил Алябьева: – Сколько вы хотите, мсье? Если сговоримся, то я куплю вашу колымагу.
После недолгого торга они сговорились, и Дюпон отсчитал Сергею Сергеевичу как будто вполне сносную сумму. Хотя выражение лица механика Арно и говорило Алябьеву, что он продешевил, он не расстроился. Что поделаешь – не было у него стяжательской жилки.
Следующим местом, где появился Алябьев, был ломбард. Господин Видаль, получив от Алябьева выкуп, вернул ему заложенные золотые часы отца