отцы в деле борьбы с этими тварями ударили лицом в грязь и я попросил герцога снарядить меня. Поговаривали, что в подвале монастыря была неплохая библиотека…
Тьма дрогнула. Впервые за десятки лет ее, полноправную владычицу церковных подземелий посмел потеснить свет. Яркие языки пламени рвущиеся с пропитанного смолой факела яро рвали тьму на отдельные тени, которые в ужасе жались к дикому камню стен.
Заброшенное подземелье, а уж особенно церковное не самое безопасное место, но привлекать внимания к себе Погост уже не боялся. Вся основная битва с гнездившейся здесь нечистой силой прошла у самого входа и теперь, когда тот был усеян рогатыми черепами и безобразно оплавленными, не знавшими света телами, герцогский чернокнижник мог спокойно идти вперед.
Тесный коридор оборвался, и факел осветил длинный зал с низкими потолками. Похоже здесь во время бунта монахи спрятали свою библиотеку. Погост наконец позволил себе улыбнуться, глядя как свет пляшет на бесчисленных корешках книг. Как он и ожидал нечисть не дала поработать многочисленным мародерам и теперь закованные в ржавые железные переплеты, почерневшее серебро или тусклое золото книги ждали его. Определенно его выезд из столицы не был напрасен.
Подойдя к ближайшему стеллажу Погост резко дернул на себя фолиант в обложке из заплесневелой кожи. Триумф мага был смазан лишь тем, что будто ждавший этого стеллаж заскрежетал и осыпав его градом знаний, треснул пополам, обваливаясь на пол.
Произнеся несколько фраз, за каждую из которых инквизиция вполне могла бы сжечь его на костре (и была бы права) Погост выбрался из под завала, и подняв все еще горящий факел неторопливо отряхнулся, попутно решая: продолжить тираду или перейти к дальнейшему осмотру библиотеки.
Чуть остыв, чародей зашагал вдоль прочих полок. Затем замер – нога наступила на что-то мягкое. Опустив взгляд, Погост с омерзением понял, что безнадежно изгваздал сапог в чьих то останках – монашеских, судя по белому балахону. Если учесть степень сохранности его сапога монах поджидал с десяток лет, то есть здесь он оказался уже задолго после сожжения монастыря. В одной из рук трупа был зажат покрытый ржавчиной клинок. В другой котомка. Вокруг тела мелом начертан во многих местах стершийся круг. Кривенько так начертан.
– Не пугайся, странник, – голос, что раздался из темноты, казалось каждой своей интонацией пытался сделать обратное. Безжизненный, безликий он ясно говорил о том, что его хозяин уже давно не вдыхал в себя воздуха.
В белой дымке, что выплыла к Погосту с трудом угадывались людские черты. Ряса, пояс, голова: все это то проступало, то сглаживалось, будто говорящий с чернокнижником стоял в густом киселе тумана.
Лицо щекастое, лукавое если в жизни он и был монахом, то явно из тех, кто в пост, прижимал к себе не крест, а сладкую грудинку, и по ночам, незаметно для остальных братьев цедил из бочек винцо.
Впрочем Погост уже давно отучил себя судить о людях по внешности.
– Не беспокойся. Это ты меня пугаться должен, – Погост небрежно поднял руку в жесте изгнания. Впрочем заклятье пока не