закону есть нормативная обязанность и, следовательно, неотделимо от принуждения. Соляри энергично и прямо подчеркивает наличие у Канта связи между правом и принуждением: «Теория принуждения есть необходимое завершение кантовского понятия права»[48]. В своей категоричности Соляри доходит до прямого вывода: «Право и принуждение» для Канта есть эквивалентные и конвертируемые термины.
Отсюда логически вытекает, что для данного автора тезис о господстве морального закона не имеет силы. Соляри также отклоняет вывод, из которого следует, что правовой порядок устанавливает первую, еще несовершенную форму моральной жизни. Соляри убежден, что у Канта не было даже намерения устанавливать какое-либо отношение между моралью и правом, низводить правовые императивы к техническим нормам. «Мораль и право в соответствии с дуалистической тенденцией, которая знакома всему кантовскому творчеству, чужды друг другу, игнорируются взаимно, развиваются в замкнутых, и противоположных областях». В чем же заключается это различие? Судя по всему, по Соляри, моральная активность уходит своими корнями в «интимность» сознания, именно здесь она находит свои жизненные условия и возможность развития, в то время как правовая активность в кантовском понимании стремится абстрагироваться от какого-либо психологического субстрата поведения, понять людей как силу в отношениях действия и противодействия между ними. Принуждение не опирается на моральную силу, так как «в правовой жизни применяется внешняя эмпирическая свобода»[49].
Этот же тезис мы находим у другого автора, Ф. Баттальи, который, признавая за Соляри авторитетного систематизатора кантовской философии, в свою очередь делает акцент в большей степени на принуждение априори, т. е. на возможность принуждения. В своей работе «Экономика. Право. Мораль» Батталья пишет, что человек, следуя праву, действует вынужденно из априорного принуждения, которое определяет для всех субъектов и в абсолютной степени внешнюю свободу и субъективное право так, что не устраняет и не уменьшает свободу и право других.
Итак, Г. Соляри и Ф. Батталья разделяют в весьма категоричной форме два понятия на две независимые друг от друга сферы: одна (мораль) «принадлежит к сверхчувственному порядку, который не участвует в судьбах эмпирии», а другая (право), напротив, есть потребность разума, но в целях человеческого существования»[50], т. е. она должна развиваться в эмпирическом мире, давая при этом ему смысл и ценность. Однако элемент принуждения придает праву силовую характеристику и тем самым отграничивает от морали, в которой доминирует самоограничительная и саморегулирующая внутренняя сила индивида. Таким образом, мы познакомились с интерпретаторами данного рода, делающим «уклон» к выделению на первый план значимости и особой ценности правовых постулатов, освобождая их от какой бы то ни было зависимости от моральных ценностей. Две данные сферы при всем своем автономном