не слушался. А Иван Иванович пристально смотрел на Кузнецова и молча ждал ответа. Но, так и не дождавшись, продолжал.
– Ведь согласись, есть же у меня причина его убить? Конечно есть, и очень даже весомая! – тут секретарь не выдержал и от души расхохотался, глядя на онемевшего собеседника. – Да не дрейфь ты, ну какой из меня педофил. Я просто привел один из примеров, в котором исполнителю вообще не стоит знать причину. А сила организации на самом деле не в деньгах, не в людях, и даже не в идее, а в том только, дорогой мой Олег Спиридонович, что ее члены не задают глупых вопросов, а слепо исполняют полученные ими приказы. Но смысл этих приказов никак не должен волновать рядовых бойцов, думать – это вообще не их собачье дело! А если все вокруг начнут рефлексировать и рассуждать о том, о чем не следует, то любая организация рассыплется в прах за очень короткое время.
В голосе Ивана Ивановича прорезался металл, секретарь стер с лица фальшивую добродушную улыбку, и заговорил страстно и убежденно.
– Против нас власть, против нас вся государственная машина с ее полицией, долбанными памятниками и днями вакцинации, а что на нашей стороне? Только повиновение, Олег Спиридонович, слепое и беспощадное к врагам повиновение! Тебе не нужно рассуждать, ты должен исполнять мои приказы! А думать за всех буду я! И за тебя, и за себя, и за него тоже! – Иван Иванович кивнул невидимке за спиной Кузнецова, и тот появился, наконец, на свет.
– Итак, завтра ты убьешь Бабушкина. И заодно пройдешь проверку. Познакомься, это Штык. Он расскажет тебе все детали. А теперь идите.
Штык, здоровенный парень лет двадцати пяти, с абсолютно неподвижным лицом робота, стоял сейчас рядом с Кузнецовым в подъезде дома Бабушкина. Олег, до сих пор пребывавший в уверенности, что андроидов еще не изобрели, после десяти минут в компании напарника начал в этом сильно сомневаться. Встретив Олега в условленном месте, Штык кивнул, сунул ему в руки пару перчаток, жестом велел надеть их и, не оборачиваясь, быстро пошел в сторону дома Бабушкина. Кузнецов засеменил следом. Оставаться здесь одному было очень страшно, хотя и не факт, что со Штыком стало безопаснее. А тот шел уверенно и неотвратимо, как терминатор, не обращая ни малейшего внимания на попадающиеся ему на пути компании не совсем трезвых людей. У Олега замирало сердце, когда они со Штыком проходили мимо, но, похоже, местная шпана подсознательно чувствовала, с кем можно связываться, а на кого не стоит обращать внимания, поэтому напарники добрались до цели без эксцессов.
В подъезде Штык достал из кармана две маски, натянул одну себе на голову, и сунул вторую Кузнецову. И только потом впервые заговорил. А голос его оказался таким же лишенным эмоций, как и он сам.
– Бабушкин живет на третьем этаже, в седьмой квартире. Я позвоню, он откроет, я его оглушу, утащу в зал и привяжу к стулу. Когда он очнется, ты прочитаешь приговор, я дам тебе пистолет, ты его убьешь. И все, потом уходим.
Напарник повернулся и пошел вверх по лестнице, не дожидаясь ответной реакции Олега. Палачи поднялись на третий этаж, Штык позвонил в квартиру №7, секунду