возможности как-то ее проверить, на что взбудораженый своим открытием Вадик заявил о созревшем у него плане действий и попросил отца переночевать у них.
На следующее утро они приехали вдвоем в институт, где, усадив отца на единственный в лаборатории стул, Вадик начал готовить его к доселе невиданному еще научному эксперименту, не объясняя до поры до времени его сути.
Вся его почти часовая подготовительная работа заключалась в подробном рассказе о внутренней жизни своего института и роли в ней некого Сяськина. По словам сына, их директор – членкор Академии наук Аркадий Григорьевич Антонов, являясь крупным ученым, был абсолютно беспомощен в вопросах хозяйствования, чувствуя себя в условиях рыночной экономики вечным студентом, а все финансовые потоки поставил под свой неусыпный контроль зам по экономическому развитию, тридцатипятилетний Сяськин, появившийся в институте несколько лет назад.
Тот на свой современный лад быстро оптимизировал деятельность учреждения, сдав за короткий срок в аренду все мало-мальски пригодные помещения владельцам малого и среднего бизнеса, что существенно облегчило жизнь сотрудников института и позволило им без лишних забот сосредоточиться на науке. Те теперь, практически не сходя со своих рабочих мест, могли в кратчайшие сроки решить любую жизненную проблему – от ремонта квартиры до починки обуви и протезирования зубов, что сохраняло им массу рабочего времени. Центрами же научных дискуссий из-за сокращения числа кабинетов вновь, как и в старые добрые времена, стали курилки общественных туалетов, отремонтированные и оборудованные для этих целей по самым высоким европейским стандартам.
Сам же Антонов, будучи человеком высоконравственным и интеллигентным, профита с этого не имел, но вынужден был мириться с экономической политикой зама из-за скудности выделяемых бюджетных средств, едва хватавших на зарплаты сотрудников и канцелярские принадлежности. Сяськин же с барского своего плеча подкидывал им иногда кое-какие деньжата на премии, покупку нового оборудования, текущий ремонт и сувениры к праздникам, превратившись де-факто в хозяина института, определявшего все, вплоть до расстановки научных кадров.
Взбешенный рассказом сына в особенности тем, что раньше его лаборатория служила кладовкой для ведер и швабр, Ланцов ерзал на стуле и напоминал разъяренного красной тряпкой быка. Именно такого его состояния и добивался для чистоты эксперимента Вадик, но, в конце концов, сжалившись над отцом, вывел его на лестничную площадку, спустил на лифте на третий этаж, дал установку и указал дорогу к кабинету всемогущего Сяськина.
Промчавшись, как спринтер по ковровой дорожке, Василий Васильевич распахнул массивную дверь с золотистой табличкой и влетел в обитую красной кожей приемную, заставленную гарнитуром из карельской березы. В глубине ее в обрамлении офисной техники сидела молоденькая красотка и пудрила, глядя в зеркальце, носик.
– Сяськин у себя? – тяжело дыша, спросил у нее Ланцов.
Красавица