уже окрестил старец.
Алексей сел рядом.
Молчали долго.
Алексей смотрел на языки пламени и всё думал о тех, кто сегодня погибли в огне…
Попробовал он себя представить на их месте: «Убоялся бы смерти за веру – или нет? Как знать о том, пока смертный час не приблизился и не прошёл сего испытания сам – пред Богом?»
Потом, всё же, не выдержал и заговорил:
– И прежде знал, что крестят насильно староверов, что с мест – поселения сгоняют, что казнить могут тех, кто к ереси других склоняют… Но, вот так…
– Ты, сынок, не казни себя, что не поспел. Нет страха в смерти тел… Души-то – бессмертны! Страшно лишь о тех, кто других на смерть обрекают!
Сколько мучеников за веру во Христа – смерть приняли!… Вот мы их святости теперь поклоняемся!…
А двуперстием ли креститься или тремя перстами – то людское, мирское, так я полагаю.
Ты уже не застал время то, когда все двуперстием крестились. А я – застал…
Страшные беды людям раскол сей принёс! И много ещё бед принесут неразумие и жестокость человечьи, которые Волю Божию на свой лад толкуют.
– А Бог – зачем такое допускает?
– Не ведаю… Может надеется Бог, что образумятся люди, которым свобода воли дарована… И что не зря на Землю посылал Он Сына Своего Иисуса! Быть может, всё же, Учение Иисусово о том, что люди друг дружке братья и сёстры, что в любви к Отцу Небесному и к ближним своим жить они могут – не зря дано было человекам… Может быть, ждёт Бог, когда люди, видя такие ужасы, Учение сие Иисусово – исполнять станут…
Ладно, будет о том!
Много крови пролито было и немало ещё прольётся!…
– Так надо же что-то делать?!
– Много казнено было тех, кто пытались…
И я пытался, да и ты, вроде, тоже пытался…
Стрельцы ведь – указ царевны Софьи исполняют, а не просто так они по просторам безлюдным лесным становища раскольников ищут!…
Ты вот лучше подумай, какие бумаги Ефимии с детьми нам написать следует, чтобы не тронули их более…
На следующее утро старец Николай наполнил заплечный мешок Алексея всяким припасом съестным. Алексей даже с некоторой тревогой наблюдал за тем, как сильно опустели их закрома, потом словно «одёрнул себя», мысли грешные отогнал и порадовался щедрости старца Николая, который о себе и о нуждах своих не думал вовсе…
Старец велел проводить Ефимию с детьми в деревню и помочь обустроиться в каком-нибудь доме пустом.
Таких домов было там много, потому, как переселены отсюда были люди для работы на рудниках, где добывали железо и медь.
Пока они шли, Ефимия рассказала о том, что она – вдовая, что их духовни́к Калистрат велел сечь мужа её за непокорство. И засекли его до смерти…
Рассказывала она это спокойно так, обыденно, без слёз.
Объяснила, что в общине этой все в страхе жили.
Поведала после, что в общине другой – своей родной – где она до замужества жила, такого не было. Все с верой «спасались», дружно было и ладно меж людьми… А тут, у Калистрата в общине, все всего боялись.