Ильич вначале поглумился над Махом и Авенариусом, а затем грубо, по-пролетарски разнёс голову идеализму вообще – и субъективному, и объективному, включая побочные извращения.
Вот я и подумал – а что бы со мной могло случиться в дальнейшей жизни, если бы с пяти лет я так и остался ортодоксальным, в духе француза Клода Брюне, солипсистом?
Как хорошо, что удалось мне тогда, прямо под нашей дворовой грушей – вытряхнуть из своего сознания вредную головоломку чуждого мышления…
Под столом
– И какая скорость у медведя? – интересуется Сенечкин. Из папиных послевоенных друзей он самый маленький ростом, зато жена у него жутко красивая! Глаза всегда смеются, а губы красные, как кумач.
Я прячусь под столом, накрытым праздничной скатертью почти до самого пола. Наверху папа и гости дегустируют «вырви глаз».
Давно мне хочется прояснить, отчего всегда так веселятся гости, собираясь у нас? Уши мои торчат под столом, как у гребнепалого тушканчика.
– От медведя в тайге никому не удряпать! – с гордым вызовом заявляет папа. – Наш сибирский мишака шпарит по пересечённой со скоростью шестьдесят кэмэ в час, а по деревьям карабкается ловчее любой шимпанзе! – Все тут же бурно чокаются за нечеловеческие способности косолапого.
Папе и гостям немного больше тридцати, семь лет прошло, как они отвоевали с фрицами, каждый был не раз ранен, но в них кипит радость, я это осязаю через стол, не понимая причины самого кипения.
– Росточком Хозяин бывает – внимание! – до трёх метров! – продолжает изумлять гостей папа. – А весит как полуторка и одним ударом ломает кабана и – прошу особого внимания! – взрослого сохатого… пополам!
Папа грозно поднимается из-за стола, отодвигая ногой стул. Вижу его огромные растопыренные тапочки, голые пятки. Представляю, как он вздымает сейчас над головой руки, пытаясь дотянуться «до ушей» медведя-великана. Среди присутствующих папа единственный из Сибири, а для жителей «равнины» настоящий медведь, ясно, – экзотика. Волки не в счёт, их на Тамбовщине полные леса. За волков государство тут немалые деньги отваливает, только приноси стянутые с хищника шкуры, – об этом успели поговорить до медведя.
– Ну, Гоша, про полуторку загнул! – Сенечкин стукнул кулаком по столу и рассмеялся.
– Загнул, но не сильно! – посмеялся папа в ответ.
– А ты, Гоша, сам-то ходил на Мишу? – спрашивает хриплым, прокуренным голосом Герой Советского Союза, сосед с третьего этажа Комиссаров. У него на ноге деревянный скрипучий протез, весь город его знает как бесстрашного командира партизанского отряда. Комиссаров работает в обкоме партии вторым секретарём. Две его дочки – Таня и Оля – мои подружки. Их назвали в честь героинь пушкинского «Евгения Онегина». Во дворе об этом в курсе, девчонки сами с гордостью проболтались.
– С десяти лет отец брать начал!
– И как, наблюдал Мишу?
– Ну а как же, в подробностях!
Дальше отец рассказывает, как