разборками: между дедом и мамой (для мамы дед был нелюбимым отчимом), между зятем и тёщей, между детьми и родителями. А дочки – в новой квартире родилась ещё одна – умело лавировали в любых конфликтах между взрослыми, выбирая выгодную для себя позицию.
Всю жизнь я мечтала о своей отдельной комнате: её не было у меня ни в детстве, ни в юности, ни в пору расцвета. Мечта исполнилась только в зрелом возрасте: к тому времени не было в живых деда с бабушкой, а мои девочки упорхнули в свою семейную жизнь и на другую жилплощадь. Как только у меня появилась своя комната, во мне в полную мощь развернулся писатель, потеснивший всех остальных невидимых персон в моей душе.
4. Знакомство с живописью
Если бы я постоянно горевала из-за перелицованного пальто или узкого диванчика для сна в общей с мамой комнате, то вряд ли мой внутренний Малыш трансформировался бы в Писателя. К счастью, за стенами дома был большой, как океан, и прекрасный мир. И я стремилась познать его.
Моя составная семья из бабушки с дедом и примкнувшей к ним позже мамы была далека от всех видов искусства. Лишь связанные бабушкой кружевные салфетки на этажерку или наволочки на диванные подушки, вышитые крестиком мамиными руками, говорили об их стремлении украсить свой быт.
Но первое моё знакомство с изобразительным искусством состоялось в комнате соседей по коммунальной квартире. Эти соседи жили с нами недолго, и детей моего возраста у них не было, но изредка они тоже приглашали меня к себе в комнату и показывали иллюстрации всевозможных картин. К тому времени я, как каждый пятилетний ребёнок, уже умела нарисовать цветными карандашами кособокий домик и солнышко с расходящимися прямолинейными лучами, но настоящих картин не видела.
Каждый раз, когда образованная соседка пускала меня в свою комнату, я просила её показать мне особенные картинки – цветные литографии с картин русских художников. Они имели размер, сравнимый с форматом журнала «Огонёк» тех лет, и лежали в специальной папке с тесёмками. Из тех литографий меня тогда особенно поразила и напугала копия картины Брюллова «Последний день Помпеи». Руины погибшего города, ставшего жертвой незнакомой мне стихии – огненного вулкана, – растерянные и мёртвые люди, испуганные дети. Я дрожала от страха, глядя на это изображение. И это несмотря на то, что Великая Отечественная закончилась лишь пять лет назад, в год моего рождения. Но недавняя война, известная нам, детям, лишь понаслышке, казалась чем-то далёким и завершённым. Кинофильмы я ещё не смотрела, и телевизора у нас не было. А картина, изображающая древние события, была явлением настоящим и пугающим.
Когда несколько лет спустя я увидела подлинное полотно Карла Брюллова в стенах нашего Русского музея, впечатление оказалось менее сильным, чем от маленькой копии, увиденной в детстве. Но в Русский музей я попала много позднее, лет в 10–12, когда ездила по городу уже одна.
А первым музеем, куда меня привела мама, оказался Железнодорожный музей.