вино под столом по бокалам, пока никто не видит. Девочки пока сами по себе, мальчики – тоже, но, думаю, такой нейтралитет продолжится недолго!
– Лили, дорогая! Вспомни! Мы и сами были такими когда-то, – снова вклинился в разговор Джеймс с мечтательной улыбкой на лице. – Вот я помню, в Оксфорде, когда нужно было на спор украсть шлем у местного констебля… Или собаку? Я уже не помню!..
– Ради всего святого, Джеймс! – воскликнула с досадой Лили. – Я вот прекрасно помню, чем тогда все это едва не закончилось! Глупейшая была затея. Тебя едва не вышибли из Университета.
Джеймс сконфузился, замолчал и на какое-то время отвлекся на блюдо с бараниной.
– Что скажете о шведках? – продолжал задавать вопросы Смолев.
– Об Урсуле и Аннике? Сложно сказать, – задумчиво покачала головой Лили. – Мы поговорили совсем недолго, но мне показалось, что наш разговор им был отчего-то в тягость. Они были предельно вежливы и доброжелательны, но тем все и ограничилось – словно витрина из стекла, за которую никак не пробиться. Закрытые, очень сдержанные, прекрасно воспитанные, – все, что я могу пока о них сказать. Мне даже показалось, что они гораздо больше англичане, чем мы, если вы понимаете, о чем я… Впрочем, я наполовину ирландка и горжусь этим! Кстати, у них отличный английский, в отличие от того странного господина с шарфом. Кажется, Риккардо? Он пытался сказать…
– Провалиться мне на этом месте, если я вообще понял хоть слово из того, что он нам пытался сказать, – в который раз перебил супругу Джеймс. – Он нес какую-то совершеннейшую абракадабру!
– Никакого разговора у нас не вышло, – подтвердила Лили. – Потом одна из студенток нам перевела с итальянского, что он журналист из Рима и приехал на юбилейный концерт одного очень известного испанского композитора, что на днях должен состояться на Паросе…
– Концерт? – уточнил Смолев.
– То ли концерт, то ли фестиваль, я лично толком не разобрал, – меланхолично покачал головой археолог, но тут же оживился и добавил: – Запомнил только, что пятьдесят лет творческой деятельности – уж чем, а датами меня не собьешь!.. Музыканты едут со всей Европы. Три дня гитарной музыки! Мы даже заинтересовались, не посетить ли нам его с Лили. Правда, у меня сейчас в музее очень много работы по датировке последних находок, но думаю, что я смогу выкроить время…
– Гитарной музыки, говорите? На Паросе? Любопытно! Как имя композитора? – заинтересовался Смолев.
– У меня отвратительная память на имена, Алекс, – сокрушенно покачал головой Бэрроу, снова наполняя бокал и присаживаясь на стоявший рядом со столом удобный стул: ноги его уже не держали. – Тем более – на испанские! Они такие длинные! Я после третьего слова все забываю напрочь! Увы!
– Мигель Антонио Перес Хименес, – произнесла Лили по памяти, прикрыв глаза. – Точно! Я не знаю, кто это. Говорят, что великий испанский композитор двадцатого века. Но всегда можно погуглить!