до чего наглая морда, – тут же разозлилась жена трубочиста. – Стоит, лыбится, а спасибо не дождёшься. Неблагодарный паршивец.
– Спасибо, спасибо большое, – тут же горячо зашептал Витька.
– Тихо ты, мужа разбудишь.
– Да встал я уже, – позёвывая, вышел из коморки-спальни Семён Михалыч и первым делом с нежностью шлёпнул жену по заду. Та от этого ойкнула и полотенцем, что в руках держала, его по лицу игриво хлестнула. – Завтрак готов?
– Вчерашние яйца варёные и оладьи вот-вот поспеют. Тесто готово, испечь осталось.
– Давай тогда шустрее, а то есть хочется аж живот сводит.
Семён Михалыч уселся за стол, а Витёк в свою кладовую юркнул и из-за шторы подглядывать начал, как мастер от скорлупы яйца чистит, оладий дожидаясь. Всё надеялся, что его подзовут и кусочек съестного бросят. Или хотя бы душистой оладушкой побалуют. Но нет, никто мальчика не накормил. Однако, интерес его заметили.
Покуда Семён Михалыч снаряжение в своём мешке проверял, хозяйка дома, вновь отодвигая занавеску, непривычно ласково улыбнулась Витьке.
– Чего, горе луковое, тоже есть хочешь? – мягко спросила она, и малыш тут же энергично закивал головой. – Ну смотри, могу с завтрашнего дня тебя завтраками кормить, а не только обедом. Но тогда никакого медяка в конце дня не получишь. А то и так жирно устроился!
На медяк можно было купить разве что приплюснутый хлебец размером с ладошку, а потому про какое «жирно» вела речь эта женщина вопрос ещё тот. Но Витёк, представляя как он засунет себе в рот масляные оладушки, аж просиял.
– Да, миссис, хочу! – радостно сказал он, ещё не зная, что ничем кроме жидкой похлёбки эта благодетельница кормить его не намерена.
– Вот и договорились.
Улыбка жены Семёна Михалыча стала какой-то хищной. А затем она, бросив довольный взгляд на супруга, снова на мальчика внимание перевела.
– Давай уже. Дуй отсюда на улицу, а то разлёгся, как барчук какой-то.
Эх, мог бы рассказать Витька, что барчуки в такие чуланы даже в прятки играя не заглядывают. Но кто бы ему поверил? И зачем ему что-то кому-то рассказывать? Мальчик с горечью подумал, что не нужен он Грызню. Вона сколько дней назад он с братцем из дома сбежал, а отчим только из-за книги своей взволновался. Ещё и ищейкам пожалился, чтобы в тюрьму их, сирот, засадить. Для него они убийцы и воры. А ведь не думалось им красть ничего. Взяли всю пакость его несусветную токмо чтобы матушку воскресить. Ради дела благого, а не гиблого.
… Но где это докажешь тому, кто слушать тебя не желает?
Нет, не стал бы Грызень его, Витеньку, слушать. Чужой он ему после смерти матушки стал. И Федюня запропал куда-то. О Витале давно уже тоже ничего не слышно. Даже матушка, матушка с Аделей и то ему отчего-то больше не снятся!
Губёнки малыша затряслись. Тело его обмякло от беспросветного отчаяния, перед глазами от желания разрыдаться затуманилось всё. Но тут мастер Семён за ухо его цепко ухватил.
– Вечно ворон считаешь! – ругаться начал. – Давай ужо, пошли. Деньги сами себя не делают.