простых, но к ней как будто не относящихся. Чуждых. И, как оказалось, настолько трогательных, когда они обращены к тебе.
– На дворе почти ночь.
– И что? Оставайся, если тебя что-то беспокоит.
Её беспокоило. Очень. Но остаться она не могла. От одной только мысли о том, что ей придётся ночевать не дома, у Бэллы начиналась тахикардия. Она довольно буквально воспринимала выражение «мой дом – моя крепость». И за его пределами, пусть всего в двух шагах, Бэлла чувствовала себя ужасно уязвимой.
– Нет. Я не могу. Это неудобно.
– Ну, смотри сама. Я не настаиваю. Ни на чём.
И снова их глаза встретились. Бэлла поняла, что говоря в общем, он подразумевал один конкретный эпизод. Подчеркивая, что такое больше не повторится. Не скрывая в голосе сожаления и досады на себя.
– А лекарства всё же надо купить. Я схожу в аптеку, – говоря это, Гройсман машинально растёр бедро. Любая другая на месте Бэллы не обратила бы на это никакого внимания, а она, та, чьё выживание однажды стало напрямую зависеть от таланта предугадывать настроение находящегося рядом мужчины, обратила… И оценила его идущую вразрез со здравым смыслом готовность помочь.
– Не нужно. Вам нездоровится. Лучше я закажу доставку.
– Говоришь со мной, как с настоящей развалиной… – проворчал Давид.
– Нет. Просто иногда лучше не геройствовать. Ч-чёрт… Я телефон дома оставила.
– Закажи с моего. Или лучше я сам закажу.
Гройсман справился гораздо быстрей, чем она придумала достойный предлог отказаться от его помощи.
– Ну что ты на меня волком смотришь? Я же вроде ничего такого не сделал. Даже целоваться не лез, – поддел то ли её, то ли себя самого. И как-то сразу всё, что он тогда сделал, приобрело совершенно иной окрас.
– Да нет же! Я, наверное, просто… – он ей здорово помог, и это заслуживало, по крайней мере, честности, поэтому Бэлла через силу все же закончила: – …я, наверное, не привыкла.
– Что тебе покупают таблетки?
– И к этому тоже. Знаешь, я, пожалуй, всё же пойду… – Бэлла дёрнулась, но он не дал ей встать, накрыв своей тяжёлой большой ладонью её руку и тем самым будто пригвождая… нет-нет, не к столу. К себе. Дыхание Бэллы замерло в лёгких.
– Извини. Я… боже, я не собираюсь делать что-то против твоей воли.
– У меня этого даже в мыслях не было.
– Было. Я сам дал тебе повод так думать. О чём уже тысячу раз пожалел. Это должно было быть… Я не знаю… Шалостью?
– Ты у меня спрашиваешь? – вопреки своему поганому настроению, Бэлла искренне улыбнулась. – Брось, Давид. Ничего не произошло.
– А если я скажу, что хотел бы повторить?
Бэлла уставилась в пол, но он успел увидеть, как прежде изумленно расширились ее глаза.
– Ой, кажется, Родик проснулся. – Радуясь, что это избавило её от необходимости что-то ответить, Бэлла вскочила, торопливо подошла к сыну, который со сна да ещё в незнакомом месте, похоже, никак не мог