Разве не видишь сходства? Да ладно тебе. Признайся уже наконец. Все циклично.
– Нет, братик, – ответила девушка, – оставь эту философскую ерунду для неокрепших умов. У нас тут не игра.
– А по мне так игра. Причем самая интересная из возможных.
– Ты неисправим.
– Ага. Именно так. Как и ты.
12 июня 1541
Поразительно, как в таком хрупком теле умещается столько воли. Ни один мускул на ее лице не дрогнул, когда она смотрела, как ее сородича насаживают на шест и поднимают высоко над песком. Она даже не отвернулась, впитав его страдания полностью, до самой последней капли. С абсолютно каменным лицом. Что не так с этими людьми? Люди ли они вообще? В общепринятом понимании этого слова. Мы привыкли видеть человека в определенном свете, с определенными чувствами, с предсказуемыми реакциями на те или иные действия. И всякий раз, когда я думаю, что уже узнал человеческую природу, что познал истинную сущность человека, что в человеке больше нет для меня загадок и тайн, местные жители возвращают меня вниз на землю. И я начинаю думать, что, ведь вполне вероятно, они – люди, в гораздо большей степени, чем мы. Они, эти необразованные дикари в лохмотьях, почитающие своих языческих богов, приносящие им жертву на подобии той, что Господь не дал принести Аврааму, лишенные страха, но полные животных предрассудков, эти люди гораздо лучше вписываются в картину мира, чем в нее вписываемся мы со всеми своими знаниями, науками и опытом. Что есть весь этот обоз из слов и чисел перед лицом неизбежности? Один лишь набор нематериальных символов, впитанных нами с молоком наших матерей. Окажись мы здесь, в лесу, без всех наших подручных средств, но со всеми нашими знаниями, наедине с этим аборигеном, кто из нас выживет? Думаю, что ответ очевиден. Мы слишком сильно зависим от знаний. Буквально преисполняемся ими, кичимся. Мы – совершенно другой вид. Мы не люди больше. Именно отсюда следует это банальное «дикарь». Слоны, с которыми Ганнибал переправлялся семнадцать веков назад через Альпы – самые мощные существа на суше. Но для него они были всего лишь прирученными животными. И все равно, что они единолично повелевают своим миром, не боясь никого и ничего. Всего лишь дикое существо, требующее кнута. Думая, что мы меняем этот мир, мы не замечаем, что вместо него, мы меняем лишь самих себя. И с новой высоты, или же из нового ущелья, мир кажется нам иным.
Вечером служка позвал меня в палатку дона Педро. Я впервые заглянул ей в глаза, проходя мимо воздвигнутого на шест аборигена. Она одарила меня холодным будто лед взглядом и вернулась в свою пустоту. Дикая, словно затаившаяся меж ветвей пантера. Я восхищаюсь ее смелостью. Что может быть страшнее крадущейся по твоим пятам огромной свирепой голодной кошки? Повелительницы этих лесов. Да, я ощутил этот страх. Дон Педро с наточенным до прозрачности клинком и в распахнутом халате на голое тело ждал моего прихода. Он сказал, что завтра мне предстоит говорить с дикарями. Я спросил, что именно мне нужно узнать, на что он ответил, что эти люди хранят тайну источника. Та самая сказка, которую мы впервые услышали вместе от пойманного аборигена у берега Месатлана. Вот, что привело нас сюда. Вот, в чем Кортес увидел