руками быльё вокруг, потом спохватишься, обратно поправишь, пусть угреваются. И уйдёшь, улыбаясь.
Шагая к дому, сообразишь, что ещё теперь проверить пора. Прихватишь в сенях миску, поспешишь в терновник, туда, где летом самый бурьян прёт. Теперь-то там ничего и нет вроде, но должны, должны уже прорасти…
И проросли. Маленькие, упрямые ростки крапивы. Они такие ещё свежие, что зелёные до черноты. И за перчатками не пойдёшь, какие там перчатки, не до того. Мало их пока, ходишь туда-сюда, выискиваешь. Летом ворчишь на эту же крапиву, а теперь рыщешь, вспоминаешь места, где, может, есть она. Наберёшь миску, будет к обеду крапивник, первый весенний суп.
Вечером выглянешь с крыльца – слушаешь темноту. Шуршит в темноте. И тут и там шуршит. Если возьмёшь фонарь и выйдешь в сад, посветишь – увидишь, как шевелятся сухие листья на земле. Вот дрогнул один, шелохнулся. А там другой. И ещё. Так апрельскими ночами растёт из земли трава. Упирается травинка, упирается – и сдвинет лист.
Вдруг долетит из ночи, от ручья, сбивчивое тарахтение. Там две утки кряквы прилетели, теперь женихаются.
Откуда-то сырость тёплая спустилась на округу.
Задержишься в темноте сада, стоишь и чувствуешь, что двинулось оно, наконец, пошло. Распускается…
Завтра опушится орешник, он первый. Потом берёза. Будет тёрн зацветать и вишни. Потом настанут черёмуховые холода. Волноваться будем, не помёрзла бы цветущая яблоня. А потом снова волноваться, под дубовые заморозки, тогда уж про молодые листочки дубов. Дальше и счёт потеряешь, кто за кем.
А потом уж покатится всё, покатится… В летнее богатство.
Опомнишься и поспешишь в дом.
Хочется, чтобы скорее завтра наступило.
Глава 3. Ласточка
Бельё у нас всегда ходили полоскать на речку, под церковь.
Церковь на высоком берегу стоит, вокруг неё река поворот делает, течёт густо, с быстринами и водоворотами. Чёрная утоптанная тропинка начинается на погосте и вьётся среди лип до самого низа, до травяного бархатного пляжика. Вот там мосточки есть, специально для этого. Иногда сносило их паводком, иногда опоры подгнивали… А мужики опять восстанавливали, куда ж без них?
Я тоже сюда хожу.
Вот и стою, нагнувшись, простыню в воде кручу. Она жгутом завернулась, а я её – то в одну сторону поболтаю, то в другую, а то выдерну из воды, встряхну и снова… Солнце, брызги летят, руки занемели, не поймёшь – горячо ли, холодно?! Здорово!
Но устала. Отжала кое-как, шмякнула в корзину, разогнулась.
Течёт река, налитая ровной силой, чешет как гребнем длинные пряди водорослей, чуть журчит, завиваясь вокруг коряг у того берега.
Та сторона плоская, поля лежат в мареве тёплом.
– Да кто ж так отжимает?!
Обернулась, а на берегу, на брёвнышке, Наталья Никаноровна сидит. Не видела я, как она подошла.
– Да уж я как могу…
– Да оно и видно, – она ухмыльнулась. – Давай помогу. А то ведь полреки домой попрёшь.
Наталья Никаноровна оперлась руками о коленки, резко встала и