толку от вашей деятельности нет никакой. Ваши заработки едва покрывают расходы…
– Я вас ненавижу, – я вырвала ладони из его рук и встала, – как же я вас ненавижу.
Я выбежала из кабинета и помчалась к себе в покои не разбирая дороги. Больше всего на свете я боялась расплакаться. Нет. Я не порадую эту сволочь слезами.
Я почти не видела, перед глазами все плыло, но я смогла сдержать рыдания. И только когда за моей спиной закрылась дверь спальни, а я с разбега рухнула лицом в подушку, я позволила себе выплакать всю свою боль.
– Маруся, девочка моя, – запричитала вокруг меня мама-Васка, – да что ты так распереживалась-то? Да на кой тебе сдалась мыловарня эта… измучили же тебя совсем. Ни дня покоя нет от Проньки да от Игната твоего. Только и бегают, Мария Львовна то, Мария Львовна это… А углежоги? Это же, Марусенька, разбойники. А все туда же, так и норовят кровиночку мою побеспокоить. Похудела вон как… бледненькая стала совсем…
– Мама-Васка, – прошептала я, – как ты могла?! Как могла пойти к нему?! Ты все сломала! Все сломала!
– Деточка, да я ж как лучше хотела, – мама-Васка попыталась обнять меня, а я еле сдержалась, чтобы не оттолкнуть. В тот момент я просто ненавидела ее.
– Как лучше кому? – прорыдала я.
– Ну так тебе, – вздохнула она, – измучилась же вся…
– А меня ты спросила? Меня ты спросила, как будет лучше для меня? Или ты решила, что я дура слабоумная и не понимаю ничего? И не могу понять, что для меня лучше…
– Ну так… измучилась же… не ела… не спала, – бормотала мама-Васка…
– Уйди, – попросила я, – лучше уйди… видеть тебя не хочу.
Я проревела до самой ночи. А потом встала, вытерла слезы. Надо было что-то делать. У меня еще есть время до утра.
Вариантов у меня в принципе было немного: либо договариваться с этим опекуном, либо с другим. Но тогда придется сначала грохнуть этого. Прямо сегодня ночью, чтобы утром Дмитрий Федорович не успел расторгнуть договора.
И я даже обдумала эту мысль. Но пришла к выводу, что другой опекун может быть гораздо хуже этого. Этот хотя бы за почти полтора года доказал свою лояльность ко мне лично. А значит, нужно было договариваться. И предлагать свою цену… Дорогую… Самую дорогую.
Сняла измятое платье, без мамы-Васки это оказалось не так легко. Нашла в сундуках самую красивую и тонкую сорочку, полупрозрачную… Она была предназначена для первой брачной ночи, как мне говорила мама-Васка. Расплела и расчесала волосы, оставив их распущенными, накинула халат. Меня затошнило… Черт возьми… Как же мне плохо… Как же я его ненавижу… Я не готова заплатить ему собой. Нет. Никогда и ни за что. Лучше я сдохну в канаве, чем лягу к нему в постель.
Я заметалась по спальне… Что же мне сделать?!
– Маруся? – мама-Васка заглянула в приоткрытую дверь… И, увидев меня, ахнула. – Ты что удумала?! Да разве ж можно так? Марусенька, а как же честь девичья?
– А так же, как наследство папенькино, – огрызнулась я. Как она может теперь