пока силы не покинули вооружённого чернокнижника.
Прямо в пульсирующий центр хлюпающего языкового обрубка Бальтазар всунул свою левую руку, морщась от отвращения, и что было сил сосредоточился на смертоносном сине-чёрном луче. Тот, через время своего сплетения, наконец, вырвался вперёд и пронзил насквозь тушу твари, косым столпом сияния выходя где-то там сзади из спины чешуйчатой громадной бестии.
Челюсти хлюпающей громадины мгновенно разжались, и с криком от неожиданного падения некромант рухнул с большой высоты на левый бок, сломав и руку, и парочку рёбер, разбив рот, так что привкус крови во рту ощущался и своей, и чужой. А вокруг сбегались змеелюди, окружая его почём зря. Ведь окончательно издохшая, трепыхавшаяся в последних предсмертных конвульсиях громадина рухнула. Да так, что погребла под собой добрую половину стражников с правой стороны от Бальтазара, забрызгав остальных их кровью под бесовский аккомпанемент хрустнувших и лопающихся костей.
Он был ещё жив, завалившись на спину и поглядев на жрецов, столь одинаковых и похожих друг на друга, как капли воды. Отличать их по некой разнице рисунка, помятостей и ровности одетого клафта было бы в разы проще, чем анатомически по чешуйкам на мордах или же лицах – Бальтазар не слишком понимал, как следует называть это у зверолюдей, чьим расам не особо-то доверял и откровенно недолюбливал.
– Тес-с-скатлетон… мёртв? – раздался шипящий голос кого-то из людозмей, будто не готовых признать очевидное.
Уже не было ни утреннего тумана, ни колдовской дымки, только истерзанная туша уродливого змея-исполина, кровоточащего лазурной жижей в ярких лучах утреннего солнца, бездыханно лежавшая мертвее некуда в голубоватой луже от собственных опрометчивых почитателей. Остатки племени глазели на труп и умирающего рядом Бальтазара, сузив свои вертикальные зрачки огромных жёлтых, как у рептилий, очей.
– Невозмож-ш-ш-жно! Бога нельз-с-с-зя убить! Кто ты такой, что унич-чтожил ц-с-целое бож-ш-жество?! – пали они перед ним на колени.
У Бальтазара же внутри и снаружи столь адски болело всё тело, где травмы от ран перемешивались с повреждениями органов от действия яда, что он даже не мог им ничего ответить, только плеваться собственной кровью. Почти не слышал, но до последнего сохранял себя в сознании, по крайней мере, старался, потому что знал, если царица-тьма укроет его в мягкий сумрак своими крыльями, то не отпустит из глубин той бездны уже никогда.
– Жалко его, – подошёл выпущенный змеелюдьми дворф-музыкант, поглядывая на умирающего чернокнижника. – Хорошо бился… Эх… Пал смертью храбрых! Я напишу балладу о безымянном герое, отдавшем жизнь в сражении с чудовищным богом-червём, – бурчал низкий голос, и он со вздохом отошёл, держа на наплечном ремне за спиной свой крупный ситар.
– Теперь-то хоть можно меня развязать! Вы! Рептилоиды! – вертелся пухлым червяком бородатый старик, которому ещё и плечо серьёзно обожгло одним из поленьев на берегу, на которое