заметил, что он большинство страниц в «Озорных рассказах» Бальзака именно пролистывает, да еще и морщится, злясь на отсутствие чего-то, по-настоящему его интересующего. А потом вдруг раз! – и впился в текст. Как ты думаешь, в каком месте? А со сколькими женщинами он сближался во имя безукоризненного выполнения очередного задания, не знаешь? Вот и я не знаю, но подозреваю, что со многими, коль скоро из всех его жен (четырех или пяти, биографы до сих пор путаются) только моя мать не была связана с работой – и то, наверное, потому, что тогда у него и работы этой не было.
Ладно, неважно, поговорим о пейзаже.
Никакого буйства красок нет и в помине. Листочки едва проклюнулись, и в сегодняшнем неожиданном холоде производят впечатление сильно недоношенных, слишком ново рождённых – поэтому хочется разместить их в находящемся неподалеку перинатальном центре.
Несмотря на сумерки, воздух прозрачен и ничего от глаз человеческих не скрывает: можно рассмотреть любую выпуклость, трещинку и червоточинку на любом стволе, даже на самом неприметном и невзрачном, похожем на давно внедренного, но пока все еще «спящего» агента…
Чувствуешь, научился я таки разглядывать природу глазами разведчика! Жаль, отец не успел этому порадоваться…
Понимаю, ты привыкла к общению со мной в стиле «несостоявшийся прадед и его неслучившаяся правнучка», а болтающим «ни о чем и ни зачем» меня не знаешь… И злишься, оттого что я впервые, надиктовывая тебе послание, говорю не о любви, а черт-те о чем – так ведь, Светлячок, у меня всю жизнь не получалось описывать чувства, как же сейчас суметь?
Нет, все же чудовищно нелепо, что ты появилась на свет через шестьдесят четыре года после моего рождения!
Шестьдесят четыре года! Господи! Советский Союз, в вечном цветении которого я был когда-то уверен, просуществовал не намного дольше!
Ты опоздала на сорок пять лет относительно первой моей близости с женщиной.
Ты опоздала на десятилетия и даже не застала мое поколение, романтическое в служении любимому делу и давившее в себе мешающие этому служению чувства… А когда все же необходимо было о них сказать, то мы словно арендовали слова у поэзии.
У Пастернака, например:
Мне снилась осень в полусвете стекол,
Друзья и ты в их шутовской гурьбе,
И, как с небес добывший крови сокол,
Спускалось сердце на руку к тебе…
У Цветаевой:
Вот и сошлись дороги,
Вот мы и сшиблись клином.
Темен, ох, темен час.
Это не я с тобою, —
Это беда с бедою
Каторжная – сошлась…
У Арсения Тарковского:
Когда настала ночь, была мне милость
Дарована, алтарные врата
Отворены, и в темноте светилась
И медленно клонилась нагота…
Или у него же:
В переулке твоем
В этот час непогожий
Я – случайный прохожий,
Под холодным дождем,
В