свой шанс. Двадцать лет – да какое, почти тридцать – я безуспешно пытался схватить удачу, а она все ускользала и ускользала, думал, все уже, это и в самом деле был мой последний шанс. Все, не будет больше этих поездок в Нижний, этих застолий с чинушами, ожидания, что за тобой придут. Я богат и скоро буду в цивилизованном мире, и там все начнется по-новому. Володю жалко, слабо стучится бессознательная мысль, но затухает, как неверно взятая нота. Я смотрю на самолеты и пытаюсь осознать, что это значит, что я богат, и снова наваливается пустота, и в этой пустоте приходит воспоминание из детства, очень далекого, мне лет шесть, что ли… Было лето, мы с мамой пошли в кафе, мама купила мне бутерброд с красной икрой, а я его уронил. «Пойдем, – сказала мама. – У меня больше нет денег». И я видел, как в ее красивых чуть припухших глазах стояли слезинки. У меня всегда будут деньги, решил я для себя тогда. И вот сейчас их в самом деле много, столько, что я даже не понимаю, что это такое. Знаю только, что начинается новая глава, и для того, чтобы она началась, старая должна закрыться.
И снова эта девочка, школьница из сегодняшнего утра, светлые волосы, рассыпавшиеся по плечам, огромные серые глаза, смотрящие со смесью удивления и ужаса, веснушки, сколько ей лет… десять, одиннадцать максимум. У меня могла бы быть такая дочка, приходит мысль, – мама говорила, у меня в детстве были светлые волосы и веснушки, она еще и подшучивала: «Андрюшка, смой свои веснушки». Надеюсь, у девочки все хорошо, она дома. Конечно же, она ничего не расскажет родителям, но никогда больше не будет переходить Тверскую на красный свет. И любую другую улицу. Я пытаюсь представить эту девочку своей дочкой, не складывается, образ ломается и не собирается снова. Наверное, чтобы представить ее дочкой, я должен иметь собственную дочку, иначе как это – представлять то, чего не знаешь? Нужно позвонить Марине, почему-то проскакивает мысль. Когда я ей звонил в последний раз? Два, нет, три года назад. Смотрю на часы, ну нет, у них глубокая ночь, потом как-нибудь, да и что я ей скажу?
Очень хочется выпить, жутко хочется выпить и забыться до самого Милана, чтобы быстрее все закончилось. По-видимому, то же желание испытывает страус, пряча голову в песок. Я подхожу к единственному питейному заведению – пивному бару, спрашиваю барменшу, такую тупенькую блондиночку с челкой, как меня бесят эти тупые взгляды, за последнее время, мне кажется, вся страна отупела, и спрашиваю: «Можно бокал вина?» – «Это пивной бар, – говорит тупая барменша, и я понимаю, что так же мне мог бы ответить робот, только дружелюбнее, – здесь не наливают вино, где это вы такое видели?» – «Во всем мире видел», – зло говорю я, разворачиваюсь и выхожу.
Наконец объявляют посадку, я прохожу одним из первых этот последний рубеж контроля, показываю американский паспорт, и здесь все проходит гладко, как странно – хваленая система ФСБ и так ошибается? Радоваться будем, когда взлетим, думаю я и прохожу в бизнес-класс. «Два просекко, – говорю стюардессе, не оборачиваясь. – И еще белое вино, пожалуйста». Выпиваю, но облегчения