успел преодолеть и половину своего пути. Сотканная из черного дыма рука со множеством когтистых пальцев вмиг возникла в воздухе и поймала болт легко, словно это была разморенная летней жарой муха.
– Что… – Капитан потерял дар речи. Девушка по-прежнему посылала ему умоляющий взгляд, никак не отреагировав ни на стрелу, ни на призрака.
– Пожалуйста, капитан…
– Стреляйте! – резко скомандовал тот – и множество болтов в тот же миг сорвались с тетив. Но теперь уже не одна рука, а огромное множество лап, рук и пастей выскользнули из-под помоста и окружили Шарку плотным кольцом. Болты застыли в воздухе и, повисев так несколько мгновений, градом осыпались перед девушкой.
– Стреляйте! – снова завопил капитан, срываясь на визг.
Новый залп ждала та же участь – только вот кольцо начало медленно растекаться, рассыпаясь на многоруких, многоголовых существ…
Зеваки кинулись врассыпную: не такого представления они ждали. Кое-кто из стражей тоже бросил арбалет и сломя голову кинулся прочь. Лошади бешено ржали и вставали на дыбы.
– Да что с вами со всеми! – заскулил капитан в отчаянии. – Стреляйте!
Крик застрял в его горле, когда одна из сумрачных тварей бросилась на него и повалила с лошади. Капитан упал наземь, скорее услышав, нежели почувствовав, как хрустнуло от удара колено. Прямо перед ним стояла ведьма – вот только в ее глазах больше не было ни мольбы, ни страха. Да и глаза ли это были? Пустые белки светились мертвым лунным светом даже через набухающие синяки. Она стояла, раскинув руки, словно говоря: «Смотри, что ты сделал. А ведь я предлагала иначе».
– Постой, – прохрипел капитан, но опоздал: одна из теней вцепилась ему в горло.
Вопли ужаса, несущаяся куда попало толпа и тени, тени, тени, демоны – они не различали мужчин и женщин, не знали усталости и жалости; вместе с тенями пришел вихрь, который выбил из рам все окна, и к музыке смерти добавился пронзительный звон битого стекла. Казалось, сама земля сотрясается под ногами чудовищ, которые все множились, ненасытные, круша все на своем пути, и с каждой секундой разрушения их мощь приумножалась…
Шарка пришла в себя. Дэйн шлепал ее по щекам и указывал куда-то. Она была не в состоянии думать – то, где она пребывала последний час, было трудно назвать рассудком.
– Что ты хочешь? – сердито спросила она.
Мальчик снова ткнул куда-то в сторону. Трупы, демоны, покосившийся навес помоста, разрушенный рынок… Лошадь. Дэйн указывал на одинокую лошадь капитана – единственную, что не убежала с площади.
Понимание возвращалось к Шарке медленно – и все же до нее дошло, что брат имел в виду. Она поймала лошадь, посадила Дэйна в седло и забралась в него сама.
Сумерки укрыли их, и вскоре они уже мчались через брошенные открытыми в суматохе ворота, покидая растерзанную Тхоршицу.
Навсегда.
IV. Плач
Плач был везде: то тихий, интимный, то надорванный, переходящий в рев, то певучий, как старая песнь. Он поднимался с площади в воздух,