в ответ полез в задний карман брюк и не обнаружил там бумажника.
– Не может быть, – сказал продавец, увидев изумление на лице Бориса. – У нас такого не бывает.
– Наверное, я забыл его в кафе, – сказал Борис и быстро вышел из бутика.
Дело сделано, и ему не было смысла оставаться на рынке дольше.
Борис снова поехал в центр города, пошатался возле порта, подошел к скульптуре ребенка, причинное место которого было истерто многими руками туристов и экскурсантов.
Вернулся в гостиницу и стал ждать звонка. Но никто ему не звонил, и Борис впервые за последние месяцы усомнился в реальности той миссии, которую он задумал в Н-ске.
Олесь, вернулся на квартиру Виктора Сильвестровича к семи вечера.
Тот был уже дома и начал с причитаний:
– Я же ей говорил, говорил, – повторял он, – а она… Надо же, заставила гостя уйти! А вдруг ты бы обиделся и не вернулся… Да как это так? Что я бы потом твоему батьке сказал? Он только вчера мне звонил, говорил, что ты на днях появишься.
Далее Виктор Сильвестрович пояснил, что живет один, а его дочь всего лишь навещает его и убирается в квартире.
Он тут же показал Олесю место, где тот будет спать, повел в ванную, объяснил, как пользоваться душем, выдал два полотенца и оставил гостя в ванной одного.
Олесь, приняв душ, хотел было растереться полотенцами, но понял, что не сможет сделать этого. Южное солнце сделало свое дело. Особенно чувствителен был ожог на плечах.
Олесь вышел из ванной в шортах. Хозяин квартиры, увидев красноту, снова запричитал. Потом открыл холодильник, достал баночку сметаны и стал мазать плечи Олеся. Сразу стало легче…
Окончив манипуляции, Виктор Сильвестрович усадил Олеся за стол, где стояли большие пиалы с салатами из крабовых палочек и из овощей. На двух тарелках лежало по огромному шницелю, посередине располагался штоф с компотом.
– У меня есть сухое, – сказал хозяин, – но я не пью, зарок дал, пока книгу не окончу – ни капли… А тебе нельзя: зудить кожа будет после ожога.
Еду поглощали молча. Олесь был голоден, а хозяин видимо не привык вести светские разговоры во время приема пищи.
Когда расправились со вторым, Виктор Сильвестрович сказал:
– Там в холодильнике еще один штоф с компотом. Это если тебе ночью попить захочется.
– Вы хорошо выглядите, – сказал Олесь, – отец говорил…
– Не знаю, что он тебе говорил, но в сорок первом мне было семнадцать. А выгляжу я так хорошо еще и потому, что года свои не считаю. Как ты думаешь, я правильно делаю?
– Честно говоря, я не задумывался над такими вопросами, – ответил Олесь.
– Правильно, чего тебе задумываться, а я вот сейчас задумываюсь… Иди, отдохни в другую комнату, а я посуду помою, и мы с тобой поговорим.
Олесь перешел в другую комнату, где на кушетке ему было расстелено. Но он не улегся на нее, боясь перепачкать простынь еще не совсем впитавшейся сметаной, а лишь присел на краешек.
Виктор Сильвестрович