но не попал, хоть и отвлёк немного.
Поединок Мертвеца и Ладонны, леди из ордена Света, привлек под стены храма почти всех обитателей Дома Слёз – тех, разумеется, кто не скорбен разумом. А нет: мастер Герайн, к примеру, тоже тут, хотя, конечно, его привел азартный брат-утешитель, который за ним присматривает.
Герайна усадили на складной стул, вручили ему бумажку – на каждой стороне написано «переверни». Мастер Герайн старается, вертит листок. Ему бы, наверное, понравилась такая шутка: все маги разума с большим прибабахом. Разумники и природники прибабах этот растят и пестуют, тёмные и светлые пытаются изображать из себя нормальных людей… Но больше занимаются самообманом, конечно. Это его брат-утешитель издает поддерживающие выкрики, вытирая блестящую лысину платком. Даже некоторых неходячих принесли или прикатили на каталках братья и сестры-утешители. Светлые, конечно, болеют за Ладонну – свою леди, навеки застрявшую внутри магических доспехов. Ещё один осколок недавно закончившейся войны.
Пока Мертвец раздумывал, Ладонна исхитрилась и чуть было не перерубила его копьё пополам. Он показал ей язык:
– Ты что-то бледна сегодня – плохо спала, дорогая?
– А ты что-то мёртв сегодня! – огрызнулась Ладонна.
Черепица заскрипела под её коваными сапогами. Мертвец усмехнулся. Его такие шутки не задевали. Он учил и себя, и других шутить над своими невзгодами, во всём видеть что-то ещё, помимо повода для вечного траура. Да, он был нежитью, но нежитью разумной и в перспективе – полезной. Маги заставляли его скрюченное, навечно младенческое, как казалось, тело расти. Развивали и его разум. Мертвец был низок, тощ, и глаза его смотрели, не мигая – светло-серые, почти белые. Он был уродлив и гордился этим. Быть уродом среди уродов – было его девизом.
Ладонна выбила у него копьё, он продул всухую. Ну и ладно. Пусть светлая порадуется. Мертвец, регулярно подслушивавший, о чём говорят целители и утешители, знал, что для леди придумали новую экзекуцию: ставший частью её тела доспех будут спиливать. Это было все равно что вытаскивать черепаху из панциря. И черепаха ничего не имела против, несмотря на боль. Она очень хотела вернуться к нормальной жизни, к нормальному человеческому телу. Мертвец не знал, что такое нормальность. Его домом был Дом Слёз, его миром – Бездна. Он знал, что люди считают нормой: две руки, две ноги, два глаза, рост между полутора и двумя метрами, никакой шерсти, кроме волос, бровей, ресниц… Никакой жажды крови, разумеется, когтей и клыков, нечленораздельной речи и прочего, прочего, прочего. В Доме Слёз отсутствием этого могли похвастаться разве что братья и сестры – целители и утешители. Среди пациентов ни одного такого не встретишь.
Мертвец спрыгнул с шестиметровой высоты, мягко приземлившись на плоский, поросший мхом камень, обернулся, подбадривая Ладонну. Она тоже приготовилась к прыжку. Не столь изящному, конечно, и очень громкому: доспехи гремели, кажется, даже когда она стояла неподвижно.
– Остановитесь! – выкрикнул чей-то голос. Мертвец