бы и ушел в рассвет, сражаться с чудовищами и старыми богами.
Но он не был Пардусом, а Горшин не был страной Зубчатых гор.
Развесив белье, негритяночка пошлепала в дом.
Паша вернулся к своим пиратам, думая о необитаемых островах и темнокожих красотках.
Марина (2)
Горшин не разочаровал Марину лишь потому, что она заранее не очаровывалась. Хмельные гусары орали благим матом у шашлычной. Подворотни пованивали мочой. Окно общежития выходило на стройку, где за фанерной оградой бухтел экскаватор и вяло копошился подъемный кран с горделивой надписью на стреле «Ивановец».
«Могло быть хуже», – сказала себе Марина.
По крайней мере, здесь было зелено, и до грибного леса – рукой подать. Как давно она собирала с дедушкой маслята и лисички? Очень давно.
Гордое звание «город» провинция носила лет эдак пятнадцать. Ярлык «сонный городишко» клеился к Горшину легко, как вырвиглаз-вывески клеились к автовокзалу. Они вопили приезжим: «Трикотаж»! «Люстры!» «Золото!» – и как бы предупреждали, что делать тут нечего, лучше катите себе дальше в Москву.
Семнадцать тысяч населения – больше, чем в Судогде!
Серая коробка общежития примостилась в середке, около вокзала, заправки и мастерских. Федеральная трасса делила Горшин пополам. На севере – микрорайон Стекляшка, на юге – хрущевки и частный сектор, окрестные села, сосновый бор.
Во вторник Марина решила изучить город. Надела шорты и футболку, смоляные волосы завязала резинкой. Вечер был теплый, совсем июльский, но паутина, парящая в воздухе, предсказывала скорую осень.
Переселяться помог дед. Арендовал у товарища грузовик, притаранил из Судогды внучкины книги, одежду, косметику.
– Для учительницы внешность – превыше всего! – говорил.
Бабушка встревала:
– Маринка и без грима хороша!
– Хороша-хороша, но про помаду нельзя забывать.
Возле рынка причитала попрошайка, лаяли дворняги, ссорясь за беляш. Марина делала мысленные пометки: супермаркет «Центральный» (а в нем «Бургер-Кинг!»), салон красоты «Гламур», «Сотофон», магазин «Рыболов» – чем черт не шутит. Она-то, конечно, тоже выросла в дыре, но пять лет студенческой жизни развратили, избаловали…
Тянуло то к маме, то к владимирским друзьям в клуб, то вообще в объятия к…
«К тому, чьего имени нельзя произносить», – погасила она порыв.
Асфальтную жилу трассы окаймлял уродливый бетонный забор, пьяно кренящийся секциями, измаранный граффити. К Стекляшке вел пешеходный мост.
Вместо обшарпанных хрущевок тут тонули в яблонях симпатичные высотки кофейного цвета. Нарядные дворы, детские площадки, пиццерия и даже кинотеатр. А вон, за елками и березовой рощицей, школа № 2. Поменьше старшей коллеги, но и повеселее.
Марина полагала, что для полноценной реализации талантов не обязательно оседать в мегаполисе. А друзья чуть ли не поминки устроили, узнав про Горшин.
«Про Горшин… как „прогоркло“», – отметила она.
Марина нахваталась